После 4-серийного фильма «Маяковский. Два дня», в котором главную
женскую роль сыграла продюсер Дарья Досталь, канал «Культура» показал 4-серийную программу «Бунин», где в роли автора и ведущей
выступила известный критик Наталья Иванова.
В «Бунине» (режиссёр Максим Палашенко) в отличие от «Маяковского» понравилось многое. Борис
Романов прекрасно – как мало кто сейчас – читает стихи и прозу Бунина, он и внешне похож, есть в его облике аристократизм
и простота, строгость и юмор. Любовь Толкалина тоже необыкновенна уместна в роли «бунинской женщины», их крупные планы сняты
с редким для нашего ТВ вкусом и тщанием. Людмила Душина и Виталий Максимов закадровыми голосами тактично дополняют жизнеописание
свидетельствами современников, для фильма подобраны малоизвестные кадры кино- и фотохроники. Всё хорошо, но…
Когда на экране появилось лицо ведущей (Натальи Борисовны Ивановой), я оторопел, потому что
оно напомнило мне о школе, о завуче по воспитательной работе, и я почему-то испугался, как будто меня застукали при чтении запрещённой литературы.
Морок страха не отпускал до конца фильма, с чего вдруг «завуч» взялась за моего любимого писателя, разве Н.Б.И. специалист
по Бунину, что вообще у неё с ним общего?
Известный критик либерального направления, она писала книги о Борисе Пастернаке, которого
Бунин, по воспоминаниям Георгия Адамовича, «не терпел», как не терпел всех символистов-футуристов и прочих «истов» (от Брюсова
и Блока до Маяковского и Есенина). Иван Алексеевич люто ненавидел большевиков, о чьих сыновьях с нежностью писала Н.Б.И. –
Трифонове, Окуджаве, Рыбакове и других «детях» Арбата, зачищенного революцией от живших там дворян.
Зачем ей Бунин? Загадка.
Каждая серия начинается мощно: «Он родился в один год с Лениным и умер в один год со Сталиным». Да, верно подмечено, но какое отношение Ленин имел к творчеству Бунина? Тут задумаешься. Пушкин, Лермонтов,
Гончаров, Толстой, Тургенев, Лесков, Чехов – прямое, а Сталин? В партиях Бунин не состоял, политикой не занимался, до сорока
семи лет о существовании вождей мирового пролетариата вряд ли слышал, да и к пролетариату с крестьянством относился неважно.
Но факт остаётся фактом, их зачем-то надо привязать к Бунину. Надо значит надо. Попутно замечу, что Н.Б.И. открыла исключительно
плодотворный приём для зачина, которым стоит воспользоваться всем делающим фильмы про писателей, например: «Набоков родился
в один год с Берией, Булгаков умер в один год с Троцким…»
Далее Н.Б.И., как нечто само собой разумеющееся, заявляет, что в сталинское время «за упоминание имени Бунина можно было получить срок на каторге, как его получил Варлам Шаламов».
Всегда испытываешь неловкость, когда учитель, тем более завуч, говорит неправду, а тут первый
заместитель главного редактора журнала «Знамя». Неудобно поправлять, но сохранились многие документы, в том числе и дело,
по которому Шаламова судили в 43-м году («ЛГ» подробно писала об этом, № 23, 2008 г.). В нём ни слова о Бунине, хотя нет сомнений, что
Варлам Тихонович в колымском лагере мог называть его классиком русской литературы, но срок он получил за то, что «высказывал
пораженческие настроения по отношению к Советскому Союзу в войне с фашистской Германией, восхваляя при этом мощь, технику
и командование фашистской армии». Но завуч сказала: «За Бунина срок», значит «срок»; известное дело: полстраны сидело – полстраны
охраняло, десятки миллионов замученных в ГУЛАГе…
Когда в фильме звучат тексты Бунина, рассказывается о его дружбе с Чеховым, знакомстве с Толстым,
Горьким, о его первой любви, погружаешься в мир писателя, но завуч погрузиться не даёт, то и дело вставляя свои пять копеек.
Иван Алексеевич называл свою первую жену языческим увлечением, а Н.Б.И. подправляет Бунина: «Она была, выражаясь современным языком, сексапильна». Как, как? Это словцо из интеллигентского жаргона 60-х, совершенно несовместимо с языком «священнослужителя
слова» Бунина. Но послушно согласимся: современному креативному классу, к которому, видимо, обращается Н.Б.И., заморачиваться
поисками единственного, точного слова незачем – скажут: сексапильная, нет, сейчас так не говорят, скажут: секси… да ещё и
матерком припустят, и правильно сделают.
Во Франции вышли «Окаянные дни», где Иван Алексеевич яростно обличал большевиков, Маяковского,
Горького, с которым дружил 20 лет. Приводится отзыв Алексея Максимовича об авторе книги: «Видеть его в состоянии столь болезненного бешенства и обидно, и противно. И жаль художника. Пропал художник». Н.Б.И., уже не как завуч, а как инструктор райкома, беспощадно припечатывает зарвавшегося «буревестника»:
«Горький ошибся. Пропал художник, но не в Бунине, а в самом Горьком!» Но позвольте, хотелось робко возразить, а как же «Егор Булычёв», написанный Горьким после этого высказывания,
или «Клим Самгин»?.. Но сказано: пропал, значит, пропал, чего Горького жалеть – продался большевикам, и кончился талант, да
и был ли? А Бунин, кстати, книг, подобных публицистическим «Окаянным дням», больше не писал. Освободившись от бешеной ненависти,
художник стал писать о любви. Да с такой нежностью к России, с какой до революции не писал.
1933 год. Цитируются донесения в Москву советского посла Александры Коллонтай в связи с присуждением
Ивану Алексеевичу Нобелевской премии. Но не говорится, что шведскими академиками рассматривались четыре номинанта: кроме
Бунина – Горький, Шмелёв и Мережковский. СССР, конечно, лоббировал Горького. Но разве не было давления на нобелевский комитет
со стороны стран, враждебных СССР? Премия уже тогда была политической, и все это понимали. Марина Цветаева писала в письме
Анне Тесковой: «Премия Нобеля. 26-го буду сидеть на эстраде и чествовать Бунина. Уклониться – изъявить протест. Я не протестую,
я только не согласна, ибо несравненно больше Бунина: и больше, и человечнее, и своеобразнее, и нужнее – Горький. Горький –
эпоха, а Бунин – конец эпохи. Но – так как это политика, так как король Швеции не может нацепить ордена коммунисту Горькому…
Впрочем, третий кандидат был Мережковский, и он также несомненно больше заслуживает Нобеля, чем Бунин…»
Но к чему здесь Цветаева, которая испортила бы картину завучу? Цветаевой в фильме и нет, Н.Б.И.
нужна идеологически верная, монолитно антисоветская панорама эмигрантской жизни.
А вот то, что просто взорвало креативом. После чтения бунинских дневниковых записей об одесском
погроме в 1905 году Н.Б.И. вставляет свои уже не пять копеек, а двадцать евро: «Эти погромы предсказали холокост и все остальные ужасы ХХ века. Не в Германии, в России!»
Вот так. Понятно, какая теперь установка обкома: обвинить Россию ещё и в холокосте! То есть мы
виноваты не только в том, что происходило на территории нынешней Украины и Молдавии, но и должны нести ответственность за
преступления нацистской Германии! И вообще за «все ужасы ХХ века». Не исключено, что скоро нас обвинят в ядерной бомбардировке
Хиросимы – что ж, придётся платить японцам репарации, если так решат старшие товарищи.
Когда речь заходит об эмиграции, у Н.Б.И. теплеют глаза, в голосе появляются гламурные нотки:
«Грасс – столица парфюмерии <…> Франция не мешала, а помогала Бунину работать: своим климатом, вином,
своими кафе, даже своим равнодушием <…> Бунин стихов в эмиграции писать не будет, так изредка будет писать свою великолепную
прозу. И проза принесёт ему и славу, и деньги!» Кто ж спорит: чтобы у писателя были «деньги и слава»,
надо жить на Западе. «Будут и увлечения, и роман – тяжёлый, достоевский, затянувший Веру в жизнь втроём». Действительно, многолетнее увлечение Бунина Галиной Кузнецовой очень осложнило положение его жены Веры
Николаевны, но при чём здесь Достоевский? Однако Н.Б.И. сказала, значит, так оно и есть: Достоевский – это про тяжёлую «жизнь
втроём».
Началась война, Бунин потрясён тем, как быстро Франция пала. Н.Б.И. восклицает: «Так много выпало на его долю: и революция 1905 года, и Первая мировая война, и 1917 год, окаянные дни, и теперь жизнь
приготовила новые испытания». Тут, кажется мне, явный перебор с пафосом, какая-то даже бестактность.
Бунину достались гораздо меньшие испытания, чем большинству русских людей. Да, он терпел нужду, мёрз, болел, однако не участвовал
ни в каких революциях и войнах, ни в какую армию не призывался, не был ни на фронте, ни в плену, ни под артобстрелом, ни в эвакуации,
не умирал с голоду в концлагере... Для Н.Б.И. важно, что художник, потративший к тому времени Нобелевскую премию, страдал от
безденежья! Но он был счастлив, потому что муза не оставляла его, в разгар войны Бунин писал «Тёмные аллеи» и сравнивал себя
с Боккаччо, творившим во время чумы свой «Декамерон».
По мере продвижения Красной армии к Берлину белая эмиграция стала стремительно «краснеть»;
завучу явно не нравится, что после Победы эмигрантам давали советские паспорта и «заманивали якобы в золотую клетку» – конечно же, чтобы потом подло отправить в лагеря,
правда, не говорится, что эта участь коснулась в основном тех, кто сотрудничал с нацистами,как генерал Краснов. В Париж специально
для «заманивания» Бунина приехал Константин Симонов с Валентиной Серовой (агентура доносит, что Бунин в свои семьдесят пять
бодр и сохранил интерес к молодым красивым женщинам). Тут Н.Б.И. зачем-то вспоминает о происхождении Симонова, о его матери,
урождённой княжне Оболенской, об отце, про которого известно только, что он царский офицер, «едва ли не генерал-полковник, погибший в Первой мировой».
Почему такая неряшливость у маститого критика, профессора и где-то даже академика?! По свидетельству
Алексея Симонова, его дед был генерал-майором (звания генерал-полковник в царской армии не существовало) и не погиб он в Первой
мировой – в начале 20-х Михаил Агафангелович Симонов звал мать Константина Михайловича к себе, в эмиграцию, но она к мужу не
поехала... Однако зачем Н.Б.И. понадобилось аристократическое происхождение Симонова? Чтобы противопоставить ему неизбывную
ненависть к тоталитаризму истинного аристократа Бунина? А знает ли она, сколько дворян из идейных соображений служило красным?
Планы Сталина по возвращению Бунина в Россию, не без злорадства сообщает Н.Б.И., сорвались. (А
если бы этих планов не было, безжалостного тирана упрекали бы за то, что он не пригласил больного, нищего Бунина в СССР, чтобы
вылечить от эмфиземы лёгких и продлить его жизнь.) Существенно то, о чём Н.Б.И. не сообщает (и, конечно, правильно, в соответствии
с линией партии делает): 5 марта 1946 года Черчилль произнёс в Фултоне речь, которая ознаменовала начало новой мировой войны
– холодной. Просоветская эйфория на Западе была прекращена, в СССР опять закручивали гайки, примирение красных и белых не
состоялось. А Иван Алексеевич объяснял невозможность возвращения на родину не только политическими мотивами, но и вполне
прозаическими: «Представить страшно, что туда, где когда-то я прыгал козлом, вдруг явлюсь древним стариком
с палочкой. Близких никого уже нет, старые друзья умерли... Вот и буду ходить, как по кладбищу». Впрочем, он говорил так в советском посольстве – правильно, что Н.Б.И. не приводит эти слова. Как и письма
Николаю Телешову, в которых Бунин восхищался «Василием Тёркиным» Твардовского и прозой Паустовского и писал: «Очень хочу
домой». Зато в фильме говорится, что «известный Бунину с одесских окаянных дней Валентин Катаев… иногда
запивает». Понятно, что ещё остаётся делать под гнётом тоталитаризма… Нет, тут я неожиданно взбунтуюсь.
Пусть училка ставит двойку по поведению, пусть выгоняет из школы! Валентин Петрович-то чем ей не угодил? Зачем так, походя,
пинать выдающегося советского писателя, ученика Бунина, основателя журнала «Юность», открывшего дорогу в литературу многим
из тех, кого сейчас называют великими?
Через три года после смерти Бунин вернулся домой книгами, «Окаянные дни» задержались, – сетует
Иванова, – вернулись только в горбачёвскую перестройку». Дались ей эти чёртовы «Дни»! Не «Тёмные аллеи», не «Жизнь Арсеньева», не «Митина любовь», не удивительная
книга о Чехове, над которой писатель работал в последние годы, а «Окаянные дни» для неё главная книга Бунина.
В финале фильма говорится о посмертном признании Бунина на родине, о библиотеке его имени,
о «маленьком памятнике в Москве», Иванова добавляет, что в Воронеже, где она
«недавно была, а Бунин родился (сказано это было так, как будто Бунину чрезвычайно
повезло родиться в городе, который она удостоила своим визитом), тоже поставлен памятник. Симпатичный, правда, Бунин здесь более походит на Тургенева…»
И ни слова о грандиозном памятнике, который Бунин воздвиг своим писательским гением. Памятнике
русской женщине. Никто, ни Чехов, ни Толстой, ни даже Пушкин, да и вообще никто в мире, не писал о любви так, как Бунин. Его издавали
огромными тиражами, в школе мы проходили рекомендованные для внеклассного чтения «Деревню» и «Господина из Сан-Франциско»,
которые вполне отвечали социалистической парадигме отношения к «проклятому прошлому, идиотизму сельской жизни, миру стяжательства
и духу чистогана». Мы посмеивались над формулировками из учебников, но никто тогда не предполагал, что «мир чистогана» вернётся
в Россию и для многих проклятым станет настоящее… А молодёжь 70-х читала «Солнечный удар», «Лёгкое дыхание», «Чистый понедельник»,
«Русю» и… катаевскую «Траву забвения», в которой главными героями были Бунин и Маяковский. Оказалось, что одновременно можно
любить и «белого» Бунина, и «красного» Маяковского и поставить таким образом точку в Гражданской войне. Но креативным мыслителям
нужен перманентный раздрай, чтобы окаянными в России были не дни, а годы. И в этом мне видится «разгадка Н.Б.И.». Современно
и страшно звучит в фильме бунинское определение: «наша интеллигенция – это подлое племя, совершенно
потерявшее чутьё живой жизни и изолгавшееся насчёт совершенно неведомого ему народа».
Тем не менее стоит поблагодарить канал «Культура» и создателей фильма – они заставили вновь
обратиться к творчеству любимого писателя – удалось многое перечитать и по-новому взглянуть на наше прошлое и настоящее.
Комментариев нет:
Отправить комментарий