Юрий КУЗНЕЦОВ
* * *
Что мы делаем, добрые люди?
Неужели во имя любви
По своим из тяжелых орудий
Бьют свои... неужели свои?
Не спасает ни чох, ни молитва,
Тени ада полышут в Кремле.
Это снова небесная битва
Отразилась на русской земле.
Что мы делаем, добрые люди?
Неужели во имя любви
По своим из тяжелых орудий
Бьют свои... неужели свои?
Не спасает ни чох, ни молитва,
Тени ада полышут в Кремле.
Это снова небесная битва
Отразилась на русской земле.
Татьяна ГЛУШКОВА
СОРОКОВИНЫ
Не в огненной клокочущей геенне,
не в пропастях бездонных и глухих,
не там, где стонут аспидные тени, —
их души водворятся во благих.
Снег забинтует раненую Пресню.
Смотри: кругом — бело, и ветер стих.
Больная совесть обмирает с песнью:
“Их души водворятся во благих!”
Так хор летит!.. И небеса отверсты
для слов любви, мольбы — для слез одних!
И внемлют облака, и слышат звезды:
“Их души водворятся во благих!”
Их души — во благих?.. Без покаянья
принявших смерть?.. Что знаем мы о них?
Светлы в купели чистого страданья,
их души водворятся во благих.
И вся Москва — хладеющий Некрополь, —
как павший Рим, нетленна в этот миг.
Хрустальной кроной вторит звонкий тополь:
“Прими их, Правый Отче, во благих!”
И сизари летят за длинным гробом,
Благая весть трепещет в клювах их.
И веруем в томлении глубоком:
“Грешны — а водворятся во благих!”
Всю смерть поправ
своею краткой смертью,
повергнув в гибель недругов лихих,
одну —
под всей крутой небесной твердью —
узрят они Россию во благих.
И ты молись, дитя в промерзлой шубке,
и ты, старик, — за правнуков своих:
в крови, во гладе, веткой на порубке —
воспрянем, воссияем во благих!..
Не в огненной клокочущей геенне,
не в пропастях бездонных и глухих,
не там, где стонут аспидные тени, —
их души водворятся во благих.
Снег забинтует раненую Пресню.
Смотри: кругом — бело, и ветер стих.
Больная совесть обмирает с песнью:
“Их души водворятся во благих!”
Так хор летит!.. И небеса отверсты
для слов любви, мольбы — для слез одних!
И внемлют облака, и слышат звезды:
“Их души водворятся во благих!”
Их души — во благих?.. Без покаянья
принявших смерть?.. Что знаем мы о них?
Светлы в купели чистого страданья,
их души водворятся во благих.
И вся Москва — хладеющий Некрополь, —
как павший Рим, нетленна в этот миг.
Хрустальной кроной вторит звонкий тополь:
“Прими их, Правый Отче, во благих!”
И сизари летят за длинным гробом,
Благая весть трепещет в клювах их.
И веруем в томлении глубоком:
“Грешны — а водворятся во благих!”
Всю смерть поправ
своею краткой смертью,
повергнув в гибель недругов лихих,
одну —
под всей крутой небесной твердью —
узрят они Россию во благих.
И ты молись, дитя в промерзлой шубке,
и ты, старик, — за правнуков своих:
в крови, во гладе, веткой на порубке —
воспрянем, воссияем во благих!..
ГОРИТ ДОМ СОВЕТОВ
Дождь отказался лить — смывать следы,
и снег помедлил — падать простодушно.
И солнце ясным глазом с высоты
глядело на расстрел... И было душно
Дождь отказался лить — смывать следы,
и снег помедлил — падать простодушно.
И солнце ясным глазом с высоты
глядело на расстрел... И было душно
в тот день осенний: сладковатый чад
клубился ввысь... К а к о й л и с т в ы сожженье?
О снегопад, — как милосердный брат,
приди на поле этого сражения!
клубился ввысь... К а к о й л и с т в ы сожженье?
О снегопад, — как милосердный брат,
приди на поле этого сражения!
Глазам невмочь! Нет мочи — обонять
паленый запах человечьей жертвы;
тысячелетье было не слыхать
такого духа — как восстал из мертвых
паленый запах человечьей жертвы;
тысячелетье было не слыхать
такого духа — как восстал из мертвых
Христос... И это капище в Москве
во имя... Да не будет он помянут!..
Чернеют хлопья сажи на траве:
чей взор они, липучие, обманут?
во имя... Да не будет он помянут!..
Чернеют хлопья сажи на траве:
чей взор они, липучие, обманут?
То Ирод из Кремля справляет пир.
Кошерное несут ему жаркое.
Стекает по кистям беспалым жир.
Кровь, как вино,
течет, течет рекою...
Кошерное несут ему жаркое.
Стекает по кистям беспалым жир.
Кровь, как вино,
течет, течет рекою...
НАВЕКИ ПРЕСНЯ КРАСНАЯ КРАСНА...
Еще встает за окнами рассвет,
еще струится осень золотая.
Но нет Москвы. А есть — воронья стая
над стогнами страны, которой нет.
Еще встает за окнами рассвет,
еще струится осень золотая.
Но нет Москвы. А есть — воронья стая
над стогнами страны, которой нет.
Над выщербленным Зданием Беды,
какое быть желало "Белым домом" —
лакейским флигельком под Вашингтоном,
куда ведут кровавые следы.
какое быть желало "Белым домом" —
лакейским флигельком под Вашингтоном,
куда ведут кровавые следы.
И над моей оглохшей головой,
когда дремлю, когда встаю до света,
и вижу: труп плывет у парапета,
отторгнутый речною глубиной.
когда дремлю, когда встаю до света,
и вижу: труп плывет у парапета,
отторгнутый речною глубиной.
Ни в воду вы не спрячете концы,
ни в грудь земли, ни в хляби небосвода...
Бредет в острожном рубище Свобода,
ведет коня слепого под уздцы.
ни в грудь земли, ни в хляби небосвода...
Бредет в острожном рубище Свобода,
ведет коня слепого под уздцы.
Тоща, как Смерть, как черная вдова.
А следом — гулко катится телега...
Не убраны в полях разливы хлеба.
Не убраны тела до Покрова.
А следом — гулко катится телега...
Не убраны в полях разливы хлеба.
Не убраны тела до Покрова.
И слышу: танки валкие гремят
по старой Пресне — точно по Берлину!..
Нас гнут в дугу. А мы расправим спину.
Священным гневом горизонт объят.
по старой Пресне — точно по Берлину!..
Нас гнут в дугу. А мы расправим спину.
Священным гневом горизонт объят.
Навеки Пресня Красная красна.
Навеки черен этот ворон черный,
что кружится над Родиной просторной
и над душой — как Спас, нерукотворной,
что плачет, страждет, мечется без сна...
Навеки черен этот ворон черный,
что кружится над Родиной просторной
и над душой — как Спас, нерукотворной,
что плачет, страждет, мечется без сна...
Навеки Пресня Красная красна!Октябрь 1993 г.
http://rospisatel.ru/1993-20.htm
Комментариев нет:
Отправить комментарий