 |
|
Брань ангелов со змеем.
Миниатюра из Апокалипсиса
с толкованиями Андрея
Кесарийского. Казань (?). Сер. XVII в.
|
Почему есть основания говорить об «антихилиастическом
заговоре» внутри Церкви? Потому, что существо спора остается сокрытым от большинства христиан, многие из которых твердо
считают хилиазм ересью, осужденной на «каких-то» соборах. Недавно я опубликовал в «Живом журнале» небольшую заметку о конференции «Христианство и Красный проект», прошедшей в Краснодаре в ноябре 2012-го года; в
ходе конференции поднималась среди прочих тема хилиазма. Материалы конференции и отзывы на мою заметку лишний раз убедили
меня в том, что даже многие просвещенные христиане пребывают в некоторой неосведомленности по вопросу о «хилиазме».
Всякий раз разговор о Тысячелетии блокируется заявлением: «это ересь, осужденная соборами». Этот пропагандистский
миф внедрялся через систему манипулятивных и фальсифицирующих аргументов, рассмотренных в моей статье «Тысячелетнее Царство: из истории
информационных войн».
Ничего удивительного нет в том, что ревнители той или иной точки зрения отступают с поля открытой
и добросовестной дискуссии – и начинают распространять пропагандистские штампы. В данном случае явно отступают из пространства
соборности, кафоличности, вселенскости в пространство «информационной войны». Значит, имеет место не только чистое
и открытое стремление к полноте церковной истины (столь свойственное Отцам Церкви), но и своего рода «антихилиастическая»
страсть, мотивирующая к резким обвинениям, измышлению пропагандистских тезисов или же их некритичному воспроизводству.
Глубинное – с разной степенью сознательности – согласие между носителями этой страсти я условно называю «антихилиастическим
заговором» (или лучше назвать «сговором»?), не подразумевая пока ничего «орденского» или «конспирологического»,
обращая лишь внимание, что в результате этого согласия большинству верующих навязывался откровенный миф про хилиастическую
ересь, осужденную соборами. И мне хочется рассмотреть источники этой «антихилиастической страсти». Среди них мы встретим
не только гордыню иных богословов, не только чрезмерно ревностное служение церковному официозу, но и некую историческую
волю.
Против «хилиазма» или против Апокалипсиса?
Среди авторитетных противников хилиазма первым должен быть назван Ориген. Этот знаменитый
богослов всегда считался выдающимся оригинальным мыслителем, очень далеким от канонического христианства. Эсхатология
у Оригена переходит в циклическую космогонию: после конца мира Бог творит новый мир – и цикл начинается заново. Удивительно
ли, что в рамках этой концепции Тысячелетнее Царство оказалось излишним?
В богословских и церковно-исторических трудах главным оппонентом хилиазма выступает св. Дионисий
Александрийский, имевший по этому вопросу диспут с «хилиастами» в 255 году. Напомню, что именно этот диспут иногда выдаётся
за поместный собор в Александрии. Мы не знаем всех аргументов Дионисия, но точно знаем, что он доказывал ошибочность приписывания
Откровения святому апостолу Иоанну Богослову. Дионисий не отрицал авторитета этой книги, считая автора её человеком боговдохновенным,
но подробно доказывал, что ап. Иоанну она быть приписана не может. Соответственно, Апокалипсис он считает выдающимся религиозным
сочинением, но не каноническим. И это, как мы можем догадаться, один из краеугольных камней его аргументации. Отказывая Апокалипсису
в высшей подлинности, Дионисий, далее, отказывается толковать эту книгу, оставляя это, так сказать, для «ценителей» темных
мистических сочинений. Таким образом, его «антихилиастические» аргументы переплетаются с критикой подлинности Апокалипсиса.
Добавлю, что св. Дионисий подается как авторитетный богослов преимущественно при обсуждении
хилиазма – не мешало бы вспомнить, что он был учеником Оригена и выступал на стороне ересиарха Ария.
Крайне значимой фигурой в истории спора о хилиазме представляется мне Евсевий Кесарийский
(ок. 263 – 340), обладавший и огромным авторитетом, и определенными властными ресурсами, и мощными пропагандистскими возможностями.
Евсевий был, безусловно, одним из самых просвещенных писателей своего времени, любимцем императора Константина и автором
фундаментальной «Церковной истории», которая стала одним из главных источников по истории «довеликособорного»
христианства. Евсевий Кесарийский был не только церковным, но и политическим деятелем: он пытался активно участвовать в реализации
проекта императора Константина, решившего утвердить pax romana на базе христианской церкви. Евсевий известен также как иконоборец
и противник постановлений Никейского Собора. Он явно симпатизировал учению Ария, эллинизировавшему христианское учение
о Боге, вводившему «субординатизм» в отношения между Отцом, Сыном и Духом, отводя лишь Отцу высшую божественную роль.
Это решение тайны Троицы было не просто логичным, а подходящим для языческого эллинского разума, который император Константин
взялся воцерковить. Евсевий выступал против решений I Вселенского Собора и даже пытался подвергнуть суду главного соборного
богослова Афанасия Великого. За свои арианские взгляды Евсевий осужден епископским собором в Антохии (324 – 325 гг.).
В своей «Истории» Евсевий неоднократно обращается к теме Апокалипсиса, решительно отвергая
каноничность этой книги. Ссылается он здесь и на Дионисия Александрийского, и на первого «антихилиаста» Кая, римского
пресвитера, который, как мы узнаем из той же «Истории», тоже отрицал «хилиазм» вместе со всем Апокалипсисом. О «хилиасте»
же Папии Иерапольском, ученике ап. Иоанна, Евсевий надменно пишет: «… не понял сказанного Апостолами … потому что был человек ума, кажется, ограниченного».
Любопытный эпизод приводит английский церковный историк Д. Робертсон, описывая Тирский Собор
335 года, на котором Евсевий собрал своих приверженцев, пытаясь «отыграть назад» постановления Вселенского Собора в
Никее: «Афанасий [главный противник Ария, защитник вероопределения, принятого
Никейским Собором] явился во главе 50 епископов и готов был занять свое место, но ему было повелено председателем
собора Евсевием Кесарийским стоять как лицу обвиняемому. На это один из египетских епископов Потаммон, высоко славившийся
своей святостью, будто бы обратился к Евсевию с такой речью: “Неужели ты будешь сидеть, когда невинный Афанасий будет судиться
пред тобою? Помни, как ты был моим соузником во время гонения. Я лишился одного глаза за истину, – какими же уловками ты вышел
невредимым?”» (цитирую по книге Бориса Кирьянова «Полное изложение истины о Тысячелетнем царстве…»).
Кстати, по другим источникам, Потаммону выкололи оба глаза; на Великом Соборе в Никее Константин приветствовал этого прославленного
исповедника поцелуем в пустые глазницы.
 |
|
Евсевий Кесарийский
|
Такого рода неоднозначных свидетельств о жизни Евсевия предостаточно.
Евсевий Кесарийский предстает не только как выдающийся историк, но и как выдающийся интриган.
Мы видим, что ранние противники «хилиазма» отрицали сам источник хилиастической идеи – Откровение Иоанна Богослова.
Для Евсевия, чьё «богословие» тонко вплетено в политику, Апокалипсис был, вероятно, самой неудобной новозаветной книгой
– потому, что он дышал пафосом непримиримости, воинственности, бескомпромиссности. Это огненное завершение Священного Писания
оказалось совершенно ненужным в период огосударствления христианства и его интенсивной эллинизации. Официальный историк
Церкви, «особа, приближенная к императору», иконоборец и поборник логизации мистических истин, Евсевий Кесарийский
– при всех его выдающихся заслугах – выступал как «убийца смыслов», огненных смыслов христианства, имеющих истоки
в ветхозаветной традиции.
Именно Евсевий стал последовательным врагом Иоанновой апокалиптики. Он отринул апокалипсический
конфликт между Новым Царством и старыми царствами и захотел примирить христианский дух с империей. В этом, между прочим, его
историческая заслуга. Однако для достижения этой цели он просто изъял Апокалипсис из корпуса христианской литературы и попытался
закрепить это изъятие в своей «Церковной истории». Это первый документ «антихилиастической пропаганды». Церкви
огня и «вечного боя» противостоит Церковь компромисса. Книге Иоанна, горящей духом непримиримых ветхозаветных пророков,
противостоит очень эллинизированная, умеренная «Церковная история». Мы встречаемся здесь не с двумя богословскими
позициями, а с двумя историософиями. В конце концов, обе книги раскрывали одну и ту же тему – тему судеб Церкви и Истины в истории.
Среди противников «хилиазма» называют Отцов Церкви Василия Великого и Григория Богослова.
Священник Борис Кирьянов, к книге которого я уже неоднократно обращался, утверждает, что в творениях этих великих христианских
мыслителей обнаруживаются возражения против грубого хилиазма Аполлинария, видевшего Тысячелетие как возврат к Закону, восстановление
Иерусалимского храма, возобновление практики обрезания и т.п. Никаких возражений против собственно Тысячелетия в их сочинениях
Борис Кирьянов не находит. Несомненно и то, что в эпоху Василия Великого и Григория Богослова отношение к Апокалипсису Иоанна
было очень осторожным, «евсевианская» позиция по отношению к Откровению была достаточно сильна.
Овладение Апокалипсисом
Евсевий Кесарийский был именно выдающимся историком, и его «конёк» – критика источников.
Он просто изъял Откровение Иоанна из списка чтимых Церковью книг. Предстояло, однако, создать «антихилиастическую»
концепцию прочтения Апокалипсиса – именно эту роль выполнил гениальный мыслитель и писатель Блаженный Августин (354 – 430).
 |
|
Блаженный Августин
|
Значение Августина для богословия западной церкви сложно переоценить. Церковь восточная же
– из всего огромного наследия этого «титана» христианской культуры – с наибольшей благодарностью приняла его решение
вопроса о Тысячелетнем Царстве. Оно было изложено в книге «О Граде Божием». Это ещё одна великая книга, раскрывающая
тему исторических судеб Церкви и веры Христовой в мире.
С появлением этого прославленного труда мы можем зафиксировать наличие двух мощных концепций
толкования XX главы Апокалипсиса, которые принято называть «хилиазм» (латинизированный вариант – «милленаризм»)
и «амилленаризм». Внутри милленаризма выделяют премиленаризм (тот самый первичный хилиазм – вера в установление Царства
после Второго Пришествия Христа) и постмилленаризм (который рассматривает установление на земле благодатного Царства Христова
как то, что предшествует Второму Пришествию). Однако основными оппонентами были именно первичный хилиазм и амилленаризм.
Амилленаризм рассматривает Тысячелетие как некоторую полноту исторического времени между Первым и Вторым Пришествием,
когда смерть и дьявол, побежденные Иисусом, уже не имеют власти над человеком; Царство же в этой традиции следует понимать
как земную Церковь, в которой, в самом деле, правят Господь и праведники, над коими смерть не властна.
Концепция амилленаризма и была предложена Августином в его грандиозном труде. Трактат «О
Граде Божием» посвящен всемирной истории, но не будет преувеличением сказать, что вся история человечества рассматривается
Августином в парадигме амилленаризма. Защиту от социальных бедствий, обрушиваемых на человечество, Августин предлагает
искать в Церкви Христовой, где человеку даются главные – духовные – богатства, неотчуждаемые никакими земными силами. В
Граде Земном царит несовершенство и смерть – в Граде Божием обретаются Бог и нетленность. Неравенство, войны, социальные
катаклизмы суть признаки Града Земного, его неотъемлемые качества. В этом несовершенном мире Христос и братья во Христе организуют
иной Град. Два Града находятся в противоречии, непримиримом в Истории. Но Тысячелетнее Царство уже началось с основанием
Града Божия, который трагически претерпевает от Града Земного, торжествуя на Небесах. Вся древняя история раскрывается как
посланные нам испытания, вся христианская история – есть спасение в Граде Божием от самой истории.
Амилленаризм есть способ мистического прочтения исторического времени как трагедии, исход
которой в вечности, но основания этого торжества уже ныне есть в земной Церкви. Что значит такой подход с точки зрения идеологической?
Что не дело христиан обустраивать Град Земной, ибо он обречен на несовершенство и погибель. Церковь находится в борьбе с этим
градом, но борьба эта не социальная, а духовная. Пылкая, глубокая, страстная книга Августина открывала, по сути, путь к историческому
компромиссу. Жизнь в Граде Земном всегда скверна, Церковь не сражается за Землю – стало быть, никакого деятельного социального
творчества, никакой борьбы за новые уклады Церковь по определению не ведет. Она смиряется с ходом Истории, укореняясь в вечности.
Это не значит, что Церковь не помогает страждущим, не противостоит бедствиям, но она не берется участвовать в битве за Землю.
Я несколько додумываю выводы за Августина, но встречаются в его книге и рассуждения о неискоренимости
войн, и размышления о нерушимом неравенстве как законе Града Земного. История двух Градов описана как противостояние, но
ведь если исход его отнесен в вечность, то остается лишь смириться с временным торжеством скверны на Земле.
Амилленаризм находит вполне последовательное толкование для всех символов Апокалипсиса.
Царство – это Церковь, воскресение праведников есть духовное воскресение, сатана, запертый на тысячу лет, действительно,
как бы посрамлен и низвергнут с основанием Церкви самим Господом. Не во всем последовательность апокалипсических событий
сходится со схемой амилленаризма, однако современные амилленаристы указывают, что время Откровения – мистическое, нелинейное.
Существуют и труды в русле филологического комментария, обосновывающие амилленаристский способ чтения XX главы. В этих изысканиях
вполне убедительно доказывается, что Царство нужно толковать аллегорически. Хотя мне сложно оценить эти опыты, поскольку
я не разбираюсь в классических языках. Амилленаризм очень серьезно обоснован. Но ведь и обоснование хилиазма весьма фундаментально:
хилиастическое прочтение Откровения есть прочтение живое, непосредственное, самым прямым образом вытекающее из текста.
В 2003 году вышла книга Николая Кима «Тысячелетнее Царство: Экзегеза и история толкования
XX главы Апокалипсиса». В этом глубоком экзегетическом труде делается последняя по времени попытка развития амилленаристского
богословия. Время Тысячелетия понимается как литургийное (так сказать, ритуальное) время, тем самым Царство ещё больше отдаляется
от земли. Книга Н.Кима, повторяю, кажется мне ярким богословским трудом, но не менее радикальным, чем так называемый земной,
плотский хилиазм. Хилиастический соблазн видится в слишком конкретном, плотском понимании обетования Тысячелетнего Царства.
Амилленаристский соблазн – в полном отрешении Царства от Земли.
Два проекта
В рамках одной веры – единой христологии, триадологии, единого набора канонических книг –
существовали два исторических проекта. Один связан с битвой за историю во имя Христа, другой – со спасением от истории в Граде
Божием. Самым принципиальным образом они маркированы концепциями хилиазма и амилленаризма.
Теология освобождения, объявившая капитализм «антихристианским строем», принимает позицию,
что Церковь сражается за Землю. Что не вся История безнадежна, а именно история текущая. При этом латиноамериканская теология
освобождения не завязана на хилиазме буквальном – она построена в русле, так сказать, парадигмального хилиазма – огненной
жажды утвердить вечные ценности в пространстве и времени, привести Землю в соответствие с Истиной.
Имеет место борьба между «парадигмальным хилиазмом» и «парадигмальным амилленаризмом»
и в православной традиции, в том числе русской. В поле «парадигмального хилиазма» находятся, по-моему, Федор Достоевский,
Николай Федоров, Сергий Булгаков. Хилиазм глубоко укоренен в русском религиозном сознании (в том числе неправославном). Всполохи
идейного сражения между двумя христианскими парадигмами наблюдаем мы и сегодня.
Илья Роготнев
Источник: http://eotperm.ru/?p=1190#more-1190
Комментариев нет:
Отправить комментарий