Общее·количество·просмотров·страницы

воскресенье, 22 декабря 2013 г.

НАСТОЯЩЕЕ ПРОШЛОЕ


Виновны в непонимании
Размышляя о холодной войне
Андрей ФУРСОВ
На круглом столе семинар-клуба «Универсум», посвящённом иранской революции, мой коллега В.Ю. Царёв высказал замечательную мысль: главные проклятые русские вопросы – не «кто виноват?» и не «что делать?». Они ложные. Главный вопрос: что происходит? С Россией и в России, с миром и в мире. На него у нас постоянно нет ответа.

Вопрос этот, как правило, всерьёз и не ставится, а поскольку на него не дан ответ, то остаются псевдовопросы, которые почему-то считаются главными русскими вопросами, что лишний раз свидетельствует не просто о незрелости, но об инфантилизме тех групп, которые претендовали и претендуют на роль властной и интеллектуальной элиты.
Без постановки этого вопроса невозможна разработка стратегии геоисторического развития, а следовательно, невозможен геоисторический успех. В доиндустриальную эпоху отсутствие такой стратегии было несмертельно. Однако после того как Запад (англосаксы) сделал индустриальный рывок и мир стал зоной западной политико-экономической и культурно-идеологической экспансии, такое «наличие отсутствия» стало смерти подобно. Что и проявилось в крушении самодержавия в 1917 г. и в крушении коммунизма и бесславном конце позднекоммунистической верхушки в 1991 г. Между провалами начала и конца века – триумф середины.
1917 год стал результатом нараставшего с середины XIX века кризиса, оттянутого и в то же время усугубившегося до крайности непродуманными реформами Александра II и неудачной пораженческой – сырьевой – моделью интеграции в мировую систему. Всё это нашло отражение в том, что
Н. Врангель, отец «чёрного барона», зафиксировал почти афористически:
«В русской политике последнего полстолетия (вторая половина XIX в. – А.Ф.) ни плана, ни последовательности не было. Правительственной политики не существовало, а была лишь политика отдельных случайных людей. Как уже и во всём, не царь или правительство направляли, а чаще их побочные силы и случайные люди».
Но ведь то же можно сказать и о «советской политике» 1970–1980-х годов, не говоря уже о нынешней эрэфской. Стратегия («правительственная политика») была в 1920–1940-е годы, она инерционно развивалась по затухающей в 1950–1960-е годы. 1960–1980-е годы, как и пореформенная эпоха XIX в., стали периодом неудачной, обречённой на поражение интеграции СССР в мировую капиталистическую систему, привели к поражению в холодной войне и к катастрофе. Уже едва ли не полвека мы живём без стратегии, и именно это наложило отпечаток на возникшее в качестве продукта этого поражения образование РФ.
Из холодной войны родилась не только Российская Федерация, но и многое другое, включая глобализацию. Гераклит был прав: «Борьба – отец всего», и мир, в котором мы живём, формируется как порождение холодной войны. Однако формирование «постхолодного мира» не завершилось – оно идёт полным ходом, и РФ всё больше и больше становится объектом этого процесса: генезис системы определяет её функционирование.
Нынешней власти в РФ объективно трудно изменить ситуацию – тяжёлое и позорное горбачёвско-ельцинское наследие давит к земле. Но даже если разогнуться, что дальше? «Куда нам плыть?».
Начинать разговор о нашем положении, о мире с его порядком и хаосом надо именно с неё, в ней – многие ответы на вопрос «что происходит?». Март 2006 г. – хороший момент для начала такого разговора.
ОТ ФАЛЬСИФИКАЦИИ К ФАЛЬСИФИКАЦИИ
Начинать разговор о нашем положении, о мире с его порядком и хаосом надо именно с неё, в ней – многие ответы на вопрос «что происходит?». Март 2006 г. – хороший момент для начала такого разговора.
60 лет назад, 5 марта 1946 г., Уинстон Черчилль, уже не премьер-министр, но по-прежнему заклятый друг России, в Вестминстер-колледже (США, Фултон, штат Миссури) произнёс свою знаменитую речь «Основания мира». Считается (огромным числом исследователей и журналистов), что эта речь дала старт холодной войне, которая продлилась более 40 лет.
Все четыре раунда – до 1953 г.; 1953–1962; 1962–1975; 1975–1989/94 – были крайне острыми. Борьба шла с переменным успехом: к середине 70-х годов СССР добился значительных успехов, а через полтора десятка лет прекратил существование. 2–3 декабря 1989 г. близ маленького средиземноморского острова, ставшего когда-то поводом для ссоры, а затем замирения Наполеона и Павла I, произошла встреча президентов Буша и Горбачёва. Здесь, на теплоходе, «лучший немец столетия» сдал Западу всё, что только можно сдать. По сути, были сданы статус великой державы, союзники повсюду в мире и «ялтинское мироустройство». На смену «ялтинскому» биполярному миру пришёл монополярный «мальтийский», в котором ныне и барахтается РФ, хлебая по полной, порой даже не сохраняя хорошую мину при плохой игре.
Холодную войну словно растопила невиданная за последние 300 лет солнечная активность трёхлетия 1989–1991 гг. (то-то раздолье для сторонников теорий Чижевского). Однако за «тёплыми» годами не наступил тёплый мир, в лучшем случае – холодный. Не успела окончиться холодная война (строго говоря, 1989 г. был лишь началом её конца: до тех пор пока существовал СССР, а затем пока войска РФ оставались на территории Германии, Запад не мог испытать чувство полного удовлетворения), как в Европе впервые за полвека заговорили пушки, и началась война.
По сути, это была «война за советское наследство» – первая в Европе война эпохи «мальтийского мира». В ходе её РФ выбили с Балкан, и наступила передышка. Следующим «туром» логически должна стать война уже за российское наследство, причём в узком смысле слова. Всё это результат холодной войны, нашего проигрыша, целостные причины которого до сих пор не осмыслены адекватным образом. Изучают детали, решают частные вопросы. Но, как писал Ленин, «кто берётся за частные вопросы без предварительного решения общих, тот неминуемо будет на каждом шагу бессознательно для себя натыкаться на эти общие вопросы». Поскольку холодная война была борьбой двух мировых систем – капитализма и коммунизма (антикапитализма), здесь самые общие вопросы – это социальная природа капитализма и коммунизма в ХХ в., логика их взаимодействия. Понимание невозможно без знания, но оно не автоматически гарантирует понимание, всегда отстающее от знания. С последней трети ХХ в. этот разрыв стремительно и опасно нарастает. Причин несколько.
Во-первых, сверхбыстрый темп изменений. Во-вторых, резкое увеличение объёма и (нередко) качественное усложнение информационных потоков. В-третьих, неадекватность сформировавшейся в 1850–1950-е годы дисциплинарной сетки и понятийного аппарата социальной науки новому этапу развития общества. В-четвёртых, объективный процесс хаотизации, разрушения «доглобальных» социальных порядков и соответствующей им привычной картины мира, что серьёзно затрудняет новое концептуальное упорядочение. В-пятых, небывалая информационно-психологическая манипуляция сознанием на мировом и страновых уровнях, затрудняющая адекватное рациональное понимание социальных процессов, в том числе и учёными, которые всё больше превращаются в экспертов, т.е. тех, кто знает всё больше и больше об всё меньшем и меньшем, утрачивая целостное восприятие и умение слышать музыку времени; манипуляция, подталкивающая людей к взгляду на мир как на игру иррациональных сил.
Поскольку информация, духовные факторы производства становятся решающими в позднекапиталистическом обществе, контроль именно над ними становится системообразующим отношением, и контроль этот предполагает, помимо прочего, навязывание определённых картин мира, интерпретаций. Сам факт навязывания верхами низам культурных стереотипов не нов – Грамши называл это «культурной гегемонией». Однако в эпоху НТР культурная гегемония, с одной стороны, становится системообразующим производственным отношением; с другой, приобретает невиданные до сих пор возможности посредством электронных СМИ, шоу-бизнеса и т.п. – всего, что действует не только на сознание индивида, но прежде всего на коллективное сознание, на подсознание, – именно они становятся главным объектом воздействия. Знание об обществе всё больше приобретает фрагментарный, несистематизированный характер, вид разбитой мозаики, а место понимания нередко занимают дефектные схемы и мифы. Которые работают на определённые интересы.
Последние 15–20 лет стали периодом интенсивного навязывания победителями нынешнего этапа передела мира новых мифов и представлений о самих побеждённых, об их истории, об их месте в мире. Холодная война стала одним из объектов подобного рода мифологизации.
История холодной войны фальсифицировалась и в СССР, и на Западе. Западные, американские историки довольно долго обвиняли в её развязывании Сталина и СССР. Затем новое поколение историков в США – ревизионисты – обвинило в очень многом сами США. Советские историки вплоть до перестройки виноватили во всём американский империализм. Во второй половине 80-х и тем более в 90-е годы ситуация изменилась: позднесоветские и часть постсоветских историков вдруг «прозрели» и обрушились на советский «тоталитаризм» и «экспансионизм» и лично на Сталина как главных инициатаров холодной войны против «либеральных демократий» Запада. Обществоведы-коммунисты обернулись антикоммунистами, но к адекватному пониманию сути это не привело.
У нас интерпретация холодной войны прошла несколько стадий: просоветскую, покаянно-советскую при Горбачёве и антисоветскую при Ельцине, по сути, сомкнувшуюся не просто с антисоветскими, а нередко с откровенно антирусскими западными интерпретациями. На сегодня в России у вульгарно-пропагандистских прозападных схем холодной войны, пожалуй, больше сторонников, чем на Западе, где эти схемы очень часто подвергались критике, как и сама война.
В 1991 г. устами своего героя Смайли («Тайный пилигрим») Д. Ле Карре – антикоммунист, но в целом объективный автор сказал: «Самое вульгарное в холодной войне – это то, как мы научились заглатывать собственную пропаганду... Я не хочу заниматься дидактикой, и конечно же мы делали это (глотали собственную пропаганду. – А.Ф.) в течение всей нашей истории… В нашей предполагаемой честности наше сострадание мы принесли в жертву великому богу безразличия. Мы защищали сильных против слабых, мы совершенствовали искусство общественной лжи. Мы делали врагов из достойных уважения реформаторов и друзей – из самых отвратительных властителей. И мы едва ли остановились, чтобы спросить себя: сколько ещё мы можем защищать наше общество такими средствами, оставаясь таким обществом, которое стоит защищать».
СКРЫТЫЕ ШИФРЫ
В последние лет десять, и особенно с началом нового века, по мере того как Запад забывает свой страх перед гарантированным ядерным возмездием, а хилый наследник гаранта этого возмездия – РФ – становится всё слабее, о холодной войне говорят всё реже. Как правило, о ней вспоминают, когда нужно ещё раз пнуть Россию, подчеркнуть факт поражения (т.е. слабости) России (коммунизма), победы Запада (США) и лишний раз указать русским их место в истории – под дружные аплодисменты западных русофобов и российских «смердяковых», заходящихся в восторге от «победы сил демократии над тоталитаризмом».
Частичный уход холодной войны на второй план общественного внимания – процесс не только стихийный, но и сознательно организуемый по многим причинам. Ограничусь выборочно несколькими.
Во-первых, противостоя СССР (соцлагерю, историческому коммунизму), западная верхушка была вынуждена пойти на беспрецедентные социальные уступки рабочему и среднему классам. Результат – государство социального обеспечения – наиболее крупное и масштабное отклонение капитализма от своей социальной природы и логики развития, обусловленное самим фактом существования соцсистемы, исторического коммунизма.
Крушение последнего позволило «железной пяте» капсистемы резко активизировать, расширить социальное наступление на рабочий и средний классы. Оно началось на рубеже 70–80-х годов и было элементом отчаянного контрнаступления западной верхушки против всех своих социальных противников, включая СССР.
Западные же исследователи пишут сегодня о свёртывании на Западе – в разных странах с разной скоростью – государства социального обеспечения: мавр сделал своё дело. Теперь имеет смысл как можно скорее забыть неприятные времена вынужденной социализации капитализма и умиротворительного курса его верхушки по отношению к средним и низшим группам.
Во-вторых, именно в последнем, четвёртом (1975–1989/94 гг.) раунде холодной войны, когда произошла её «перекодировка» и она приобрела качественно новую форму, на что до сих пор почти не обращается внимания, в конце которого горбачёвцы выбросили на мировой ринг «белое полотенце» (немало повеселившая ушлый Запад триада «новое мЫшление», «общечеловеческие ценности», «общеевропейский дом» – традиционный набор «гуманитарной помощи» для пешек, для объектов, для тех, кого используют), заключены начала и многие секреты нового передела мира, «Пересдачи Карт Истории» (Ф. Бродель), которая, по-видимому, продлится ещё лет 20–25, после чего хронораздел 1975–2025 гг. закончится и начнётся настоящий – «реальный и конкретный» – ХХI век с его кризисами и войнами.
Подготовка этого передела совершалась в рамках и недрах холодной войны со второй половины 70-х годов, и крушение и распад СССР стал её первым крупным результатом и одновременно condition sine qua non, locus standi и field of employment нового передела. Слишком много грязных секретов западной и отечественной верхушек скрыто в этом отрезке.
Мы едва ли когда-нибудь узнаем (впрочем, нам не дано предугадать) реальную роль КГБ в крушении СССР. Или какую роль в этом сыграла борьба ВПК и сырьевиков в борьбе за их (и связанных с каждым из этих сегментов их западных финансово-промышленных партнёров) вариант интеграции в мировую экономику? Почему не только сырьевой вариант победил вэпэковский, но вообще ведомственный вариант интеграции взял верх над общегосударственным?
Не потому ли, что общегосударственная интеграция на основе передовых секторов экономики автоматически оттесняла от власти партаппарат, господствующие группы и выводила на первый план представителей советского среднего класса, который и был уничтожен в конце 80-х – начале 90-х годов посредством поздней горбачёвщины и ранней ельцинщины? Какую роль в «скрытых шифрах» мировой борьбы с конца 70-х годов, и особенно в перестройку, играла интеграция различных сегментов советской номенклатуры в мировую криминальную (или нелегальную) экономику (или, точнее: интеграция в мировую экономику по криминальным каналам)?
Все эти вопросы крайне важны, поскольку крах СССР решал не столько военно-политические проблемы ядра капсистемы и «властелина его колец», сколько экономические и социальные: устранялся конкурент, появлялись источник сырья и рынок сбыта, возникал (на все 90-е годы как минимум) социальный источник накопления (т.е. изъятия) капитала: 169 млн. жителей Восточной Европы, включая европейскую часть СССР (главным образом это был социалистический средний класс), оказались за чертой бедности (в 1989 г. было 14 млн.).
Так советская (и восточноевропейская) экс-номенклатура решила свои проблемы превращения в собственников (читай: посткоммунистическое первоначальное накопление) за счёт ограбления среднего класса соцсистемы путём её демонтажа и включения того, что появилось на её месте, в мировой рынок с характерными для него формами эксплуатации (цены мирового уровня, ножницы цен). А западная верхушка благодаря этому же тоже увеличила источник накопления: экономически – на Востоке (эксплуатация экс-социалистического населения, изъятие доли прибыли новых господствующих же групп, использование размещаемых ими на Западе финансовых средств), политически – на Западе (после ухода СССР) и со своими «середняками» и «пролами» тоже можно меньше церемониться, особенно в условиях глобализации.
В-третьих, глобализация. В современных западных схемах, быстро усваиваемых компрадорской частью эрэфских обществоведов, глобализация занимает не просто автономное положение как объект исследования, она – организующий миф социальной науки после окончания холодной войны. Глобализацию используют как объяснение, причинный фактор важнейших происходящих в мире процессов.
На самом деле глобализация – хотя и мощное, но побочное и непредусмотренное сторонами следствие холодной войны. Она была бы невозможна без противостояния «первого» и «второго» миров, без советско-американской биполярной борьбы. Глобализация как феномен возникла в результате взаимодействия двух сторон: она не субстанция, а функция, результат взаимодействия двух субстанций.
Холодная война была формой двустороннего управления миром. Глобализация, будучи её результатом, не могла отменить двусторонность, но она сломала или резко ослабила прежнюю систему управления миром. В тяжёлом положении оказались как США, так и СССР, но рухнул последний. Однако уже через десять лет для нормального управления миром опять понадобилась «другая сторона». Под «нормальным» я имею в виду такую, которая выглядит достаточно грозно, но в то же время позволяет скрыть основной конфликт и держать его в «холодном» состоянии.
ИСТОРИЯ: УРОКИ, РАБОТА НАД ОШИБКАМИ
Этот основной конфликт: США – Евросоюз (он больше всего выиграл в результате холодной войны), который нельзя открыто признать. Поэтому понадобился «международный терроризм», тем более что он, как Евросоюз и соцлагерь (но не как Китай), является наднациональной, транснациональной структурой (о том, что террористы/исламисты и глобалисты в ходе борьбы решают свои экономические задачи, как это было в финале холодной войны, я уж и не говорю).
Все эти формы борьбы и сотрудничества и скрываются с помощью и в рамках теорий глобализации, причём главный порок большинства этих теорий – несистемный и неисторический подход к феномену глобализации как к продукту холодной войны. Понимание факта тесной связи глобализации как мифа и реальности с холодной войной при стремлении эту связь затушевать, представив глобализацию как чисто экономическое явление с чисто экономическими корнями – рынок, техника и никакой борьбы за мировые ресурсы. Сверхзадача – создать впечатление: на место политизированного и идеологизированного мира холодной войны пришёл технико-экономический по своей сути brave new world (дивный новый мир) глобализации, мир свободы. С позиций этого мира, его хозяев она должна остаться в памяти как победа демократического Запада над русским тоталитаризмом, над коммунистической Россией, причём в войне, которую эта Россия – с её извечным то белым, то красным экспансионизмом, – сама же и начала.
Нас подобная схема холодной войны не может устроить ни по научным, ни по практическим резонам. Как не может устроить и оттеснение холодной войны куда-то на периферию интеллектуальных интересов в качестве чего-то такого, с чем всё в целом ясно, а детали можно оставить узким специалистам. Целостное, системное осмысление холодной войны – особая и неотложная задача, именно она-то не решена у нас. У нас нет – и не было – целостного видения процесса холодной войны как исторического целого, как некой шахматной доски, где все фигуры взаимосвязаны. В этом – одна из причин проигрыша СССР в холодной войне. А вот у англосаксов – англичан и американцев – такое целостно-шахматное видение мировой борьбы в теории и особенно на практике последние триста лет на высоте.
Замечательный русский геополитик Е.А. Вандам (Едрихин) писал по этому поводу: «Простая справедливость требует признания за всемирными завоевателями и нашими жизненными соперниками англосаксами одного неоспоримого качества – никогда и ни в чём наш хвалёный инстинкт не играет у них роли добродетельной Антигоны. Внимательно наблюдая жизнь человечества в её целом и оценивая каждое событие по степени влияния его на их собственные дела, они неустанной работой мозга развивают в себе способность на огромное расстояние во времени и пространстве видеть и почти осязать то, что людям с ленивым умом и слабым воображением кажется пустой фантазией. В искусстве борьбы за жизнь, т.е. политике, эта способность даёт им все преимущества гениального шахматиста над посредственным игроком. Испещрённая океанами, материками и островами земная поверхность является для них своего рода шахматной доской, а тщательно изученные в своих основных свойствах и в духовных качествах своих правителей народы – живыми фигурами и пешками, которыми они двигают с таким расчётом, что их противник, видящий в каждой стоящей перед ним пешке самостоятельного врага, в конце концов теряется в недоумении, каким же образом и когда им был сделан роковой ход, приведший к проигрышу партии?
Такого именно рода искусство увидим мы сейчас в действиях американцев и англичан против нас самих».
Сказано о ситуации начала ХХ в. Но как похоже на последний четвёртый раунд холодной войны (1975–1991 гг.) и на то, что за этим последовало в 90-е годы! Неадекватность позднесоветского, а затем эрэфского руководства современному миру, отсутствие у него адекватного целостного мировидения дорого обошлись СССР 80-х и РФ 90-х годов. Верхушка оказалась совершенно не готова к новым формам мировой борьбы (прежде всего экономическим и культурно-психологическим), которые начали использовать западные лидеры. Сбылось пророчество Н.И. Бухарина, сделанное им в разгар Гражданской войны. В Екатеринославе Бухарин рассказывал красноармейцам:
«Сижу я частенько в кабинете Чичерина… Пугнём, говорю, Францию… Пусти-ка по прямому ноту в Варшаву!.. И Чичерин пугает… Мы с Чичериным хохочем, а из Варшавы устами французских империалистов летит к нам по радио встревоженный и серьёзный ответ… Мы, значит, в шутку, а они всерьёз!.. Мы для забавы, а они за головы хватаются, и пупы у них дрожат!.. А что наш Красин в Лондоне выделывает! – заливался Бухарин, – чудеса да и только!.. Англичане и во сне видят наши леса, нашу руду и наш Урал… Международные политики, товарищи, – перешёл на серьёзный тон Бухарин, – в годы большого исторического сдвига, проделанного Российской коммунистической партией, оказались неподготовленными к тем формам дипломатии, которые выдвинул наш Ильич и которые так исчерпывающе полно и тонко схватил и понял наш Чичерин, хотя тоже старый царский дипломат… Вся ошибка и самое страшное для мировых дипломатов – это то, что мы говорим определённым языком, и слово «да» на языке нашей коммунистической дипломатии означает исключительно положительную сторону дела, т.е. чистое, утверждающее событие «да»; они же, выжившие из ума мировые дипломаты, в нашем открытом «да» ищут каких-то несуществующих в нём оттенков уклончивости, отрицания и до глупого, до смешного бродят меж трёх сосен… Вся, товарищи, суть дипломатии заключается в том, что кто кого околпачит!.. Сейчас, товарищи, мы колпачим!.. Может быть, настанет час, когда и нас будут колпачить…»
О МУДРОСТИ БИТЫХ
В 80-е годы советские лидеры оказались неподготовленными к тем формам борьбы, которые выдвинул глобализирующийся Запад, и «славные товарищи» Рейган, Тэтчер, Буш и другие возложили «остроконечные колпаки» на лысые и седые головы позднесоветских руководителей, для которых настал их «час околпачивания». СССР рухнул, а его правопреемник РФ всё больше превращается в объект, поле (приз?) в мировой борьбе XXI века. Это положение – следствие того, с каким результатом мы завершили холодную войну. Поэтому целостное, системное осмысление последней – задача не только научно-кабинетная, но и практическая, причём в двух отношениях.
«За одного битого двух небитых дают». Разумеется, если битый понимает, почему и как был бит, делает из поражений правильные выводы и использует их (и осмысленный опыт поражений) для будущих побед.
Потерпевшая поражение в Первой мировой войне Германия, писал К. Поланьи в «Великой трансформации» – одной из главных книг ХХ в. – «оказалась способной понять скрытые пороки мироустройства XIX в. и использовать это знание для того, чтобы ускорить разрушение этого устройства. Некое зловещее интеллектуальное превосходство было выработано её государственными деятелями в 1930-е. Они поставили свой ум на службу задаче разрушения – задаче, которая требовала разработки новых методов финансовой, торговой, военной и социальной организации. Эта задача была призвана реализовать цель – подчинить ход истории политическому курсу Германии».
Но ведь то же – о «зловещем интеллектуальном превосходстве» – можно сказать и о большевиках. Собственно, большевики и нацисты и смогли победить в своих странах, поскольку там раньше других стали людьми ХХ в. и осознали ошибки и уязвимые места XIX в., его людей, идей и организаций, причины поражений своих стран на выходе из XIX в. В XXI в. победят те, кто первыми станут людьми XXI в., т.е. помимо прочего те, кто первым сделает «работу над ошибками» по ХХ в., поймут причины своих поражений в нём, как это сделали – каждый по-своему и на своём языке – большевики, интернационал-социалисты в СССР и национал-социалисты в Германии.
Я уже слышу негодующие истеричные крики: как?! что?! Нас призывают учиться у большевиков и нацистов, использовать их опыт?! Позор красно-коричневым! Да, призываю учиться у всех, кто преуспел в восстановлении центральной власти (государства, «центроверха», империи) и (или) её сохранения-приумножения в тяжёлых условиях. Р. Арон, ненавидевший Гитлера как еврей и либерал, тем не менее заметил в мемуарах: умри Гитлер в начале 1938 г., и он вошёл бы в историю как величайший, более великий даже, чем Бисмарк, деятель немецкой истории, поскольку ликвидировал унизительные последствия Версальского мира, восстановил государство, армию, экономику. Что было бы с СССР без коллективизации и индустриализации, и гадать не надо, всё ясно.
СССР восстановился к концу 30-х годов. Жестокой ценой? Да. Но когда и где восстановления такого рода и в такие сроки оплачивались не страшной и не жестокой ценой? Как создавалась петровская военная империя – единственное средство сохранения России в тех условиях? Какой ценой создавались Британская империя и Pax Americana? История социальных систем вообще и империй в частности – штука жестокая. Только одним системам и их деятелям исторический и моральный счёт выставляется, а другим – нет. Ясно почему: счёт выставляют победители с позиций силы.
Так что не надо морочить голову самим себе. Это циничный вывод? Нет, это циничный мир, где слабых бьют и где обидчик с самого начала должен быть уверен: встречи с «гражданкой Немезидой не избежать».
Пока мы не поймём причин нашего поражения в холодной войне, нам не подняться. И чем скорее мы это сделаем, тем лучше – время работает против нас.
Второй практический аспект целостного анализа холодной войны связан не столько с «работой над ошибками», сколько с помехами, которые создают наши западные «друзья» и их туземные эрэфские агенты – «дети грантов и грантодателей», сотрудники различных фондов, ассоциаций и т.д.
Пропагандистско-психологическая война против России не закончилась с формальным окончанием холодной войны. Напротив, она ещё более усилилась, тем паче что системное противодействие ей практически отсутствует. У этой войны – несколько целей. Среди них: не дать осмыслить прошлое России и СССР и текущую историю РФ объективно, на основе адекватных этой истории методов и понятий; максимально очернить эту историю, представив её как сплошную полосу внутренних и внешних насилий, экспансии, милитаризма, как отклонение от нормы; выработать чувство «негативной идентичности», т.е. исторической неполноценности и вины, за которую помимо прочего надо каяться, а потому принимать все тяготы 90-х как должное, как расплату за коммунизм и самодержавие.
При этом почему-то никому из наших смердяковых не приходит в голову пригласить к покаянию англичан, уничтоживших десятки миллионов коренных жителей Африки, Азии, Австралии. Или, например, американцев, уничтоживших около 10 млн. индейцев и столько же негров и оказавшихся единственными, кто применил ядерное оружие, причём против уже поверженной и неопасной Японии, чтобы напугать СССР. Говоря о русской экспансии (на Восток), почему-то забывают об экспансии Португалии, Испании, Франции, Англии, Германии, США. Им можно?
Ну что же, нам к двойному стандарту не привыкать, нельзя только позволять вешать себе лапшу на уши и навязывать чувство исторической вины – именно оно парализует волю к борьбе и победе – для того и навязывается. Холодная война – это как раз то поле, которое активнейшим образом используется для решения этой задачи.
Нам нужно беспощадно честное знание о самих себе, о причинах своего исторического поражения в конце ХХ века. Это необходимое, хотя и недостаточное условие не только побед, но и выживания в ХХI веке в тех испытаниях, которые он несёт и которые не за горами.
http://www.lgz.ru/archives/html_arch/lg102006/Polosy/1_2.htm

Комментариев нет:

Отправить комментарий