Вопрос о ценностях в контексте глобализации и секуляризации
Особую актуальность и особую остроту дискуссия о ценностях приобретает в контексте глобализационных процессов, затрагивающих все более широкие слои населения во всем мире. Глобализация – процесс многомерный, многоплановый и многоуровневый. Глобализация влияет как на мир в целом, так и на отдельные страны и регионы, как на все человеческое сообщество, так и на конкретных людей; она затрагивает политику и экономику, мораль и право, науку и искусство, образование и культуру. Глобализация накладывает свой отпечаток практически на все сферы жизнедеятельности человека, за исключением, пожалуй, одной: религии. Только религия сегодня последовательно сопротивляется отчаянному натиску глобализма, вступая в неравный бой за защиту тех ценностей, которые она считает основополагающими и которым глобализация бросает вызов. И только религия способна противопоставить идеологии глобализма свою систему духовно-нравственных ориентиров, основанную на многовековом опыте поколений, сформировавшихся в до-глобализационную эпоху.
В современной битве за ценности по разные стороны баррикад чаще всего оказываются люди, вдохновляющиеся религиозным идеалом, и те, чье мировоззрение сформировано секулярным гуманизмом. Мировоззренческим стержнем современной идеологии глобализма является гуманистическое представление об абсолютном достоинстве человека и о наличии универсальных, «общечеловеческих» ценностей, которые должны стать основой единой мировой цивилизации. Под общечеловеческими ценностями, однако, понимаются не только те духовно-нравственные установки, которые являются общими для всех религий или которые равно обязательны как для религиозных, так и для нерелигиозных людей («не убий», «не укради», «не лжесвидетельствуй» и т.д.), но и многие спорные с религиозной точки зрения идеи, укорененные в либерально-гуманистической морали.
К последним относится, в частности, утверждение о «праве каждой личности на свой образ жизни, простирающемся настолько далеко, насколько это не наносит ущерба другим». С точки зрения гуманистической морали, единственным ограничителем свободы человека является свобода других людей: нравственно то, что не задевает интересы других; безнравственно то, что ущемляет их свободу. Понятие абсолютной нравственной нормы, как и понятие греха, в современной гуманистической этике вовсе отсутствует. В религиозной традиции, напротив, существует представление об абсолютном, то есть богоустановленном, нравственном законе, и об отклонении от него, которое именуется грехом. С точки зрения религиозного человека, совсем не все, что не задевает непосредственно интересы других людей, является нравственно допустимым. И истинной свободой для верующего является не вседозволенность, но освобождение от греха, преодоление в себе того, что препятствует духовному совершенствованию.
Современный либеральный гуманизм не случайно самым тесным образом связан с глобализацией. В его основе, как и в основе глобализационного проекта, лежит представление о собственной универсальности и безальтернативности. Разумеется, на словах гуманисты признают право человека исповедовать любую религию или не исповедовать никакой, так как было бы не политкорректно вовсе отказывать религии в праве на существование. На деле же гуманизм вдохновляется, прежде всего, именно антирелигиозным пафосом и потому стремится максимально ослабить религию, загнать ее в гетто, вытеснить из общественной сферы, минимизировать ее влияние на людей, особенно на молодежь. Секулярное, светское, антицерковное и антиклерикальное направление современного гуманизма очевидно. И именно потому, что гуманистическая идеология приобретает все более яркие черты воинствующего секуляризма, конфликт между ней и религией становится все более похожим на борьбу за выживание – борьбу не на жизнь, а на смерть.
Эту борьбу сами либералы и гуманисты любят изображать как столкновение между – с одной стороны – устаревшим, отжившим свой век, основанным на донаучных представлениях, на «метафизических и теологических спекуляциях прошлого» мировоззрением, и – с другой стороны – прогрессивным, научным и современным взглядом на жизнь. Данную идею они внедряют в умы людей через средства массовой информации и через систему государственного начального, среднего и высшего образования, которая в большинстве стран Запада находится в их руках. Молодежь воспитывается на представлении о том, что мы живем в «постхристианскую» эпоху, что религия – удел пожилых людей, безнадежно отставших от жизни. Либеральный гуманизм активно борется за сердца и умы молодых, полагая, что именно от их мировоззренческих установок будет зависеть исход всемирного спора о ценностях, который гуманисты пытаются выдать за конфликт поколений.
Современное образование стимулирует определенные тенденции к релятивизму, то есть учению, в котором все горизонты и системы ценностей относительны, связаны со своими местом и временем, и никакие слова не суть истина, но отражают предубеждения или интересы тех, кто их произносит. Учение, которое утверждает, что нет привилегированных точек зрения, очень точно подходит к желанию демократического человека верить, что его образ жизни не хуже и не лучше других. Последний человек в конце истории знает, что незачем рисковать жизнью ради какой-то великой цели, поскольку считает историю полной бесполезных битв, где люди дрались друг с другом, решая, следует ли быть христианином или мусульманином, протестантом или католиком».
Американский ученый Френсис Фукуяма с нескрываемым удовлетворением пишет о том, что «либерализм укротил религию в Европе… Религия оказалась отодвинута в сферу частной жизни – изгнана, и, кажется, более или менее навсегда, из политической жизни европейцев». Фукуяма считает, что «верования теперь больше разделяют, чем объединяют людей, потому что слишком много альтернатив. Конечно, человек может вступить в одну из многих узких общин верующих, но эти общины вряд ли будут перекрываться с его кругом общения на работе или по месту жительства. А когда вера станет неудобной – если родители лишат верующего субсидии или окажется, что гуру запускает лапу в кассу, – то вера просто проходит, как любая стадия подросткового развития».
Реальность, однако, свидетельствует о том, что для миллионов людей на земном шаре вера является не просто этапом взросления и не чем-либо мотивированным родительской волей или наставлениями гуру, а делом сознательного выбора, определяющим их жизненную позицию. Для этих людей совсем не безразлично, быть ли им христианами или мусульманами, протестантами, православными или католиками. И многие из них готовы не только «рисковать жизнью ради великой цели», но, если необходимо, то и отдать жизнь за свою веру, как это произошло с десятками тысяч мучеников и исповедников веры в России XX века. Их подвиг, а также беспрецедентное по своим масштабам религиозное возрождение последних полутора десятилетий в России и других странах Восточной Европы свидетельствуют о том, что религиозный этап в развития человечества отнюдь не пройден и что вера способна вдохновлять людей в наши дни, как и столетия назад.
Взрывоопасность сегодняшней межцивилизационной ситуации в значительной степени обусловлена тем, что западная либерально-гуманистическая идеология, исходя из представления о собственной универсальности, навязывает себя тем людям, которые воспитаны в иных духовно-нравственных традициях и имеют иные ценностные ориентиры. Эти люди видят в тотальном диктате западной идеологии угрозу своей идентичности. Ярко выраженный антирелигиозный окрас современного либерального гуманизма вызывает неприятие и отторжение тех, кто воспринимает норму веры как норму жизни, т.е. тех, чье поведение религиозно мотивировано и чья духовная жизнь зиждется на религиозном опыте. Речь в данном случае идет не только об индивидуумах, для которых вера является делом их собственного выбора, но и о целых нациях, культурах и цивилизациях, сформированных под влиянием религиозного фактора. Именно на межнациональном, межкультурном и межцивилизационном уровне противостояние между секуляризмом и религией может перерасти в открытое столкновение.
Существует несколько вариантов религиозного ответа на вызов тоталитарного либерализма и воинствующего секуляризма. Наиболее радикальный ответ дают представители крайних направлений ислама, объявивших джихад западной «постхристианской» цивилизации со всеми ее так называемыми общечеловеческими ценностями. Феномен 11 сентября не может быть понят без осмысления той реакции, которую в современном исламском мире вызывает стремление Запада, в частности США, навязать ему свои мировоззренческие и поведенческие стандарты. Мы привыкли к заявлениям о том, что у терроризма нет ни национальности, ни вероисповедания, и никто не сомневается, что основной причиной террористических актов являются неразрешенные проблемы этнического или политического характера. Но в то же время невозможно отрицать тот факт, что наиболее агрессивные представители современного исламского терроризма вдохновляются религиозной парадигмой, воспринимая свои действия как ответ на тотальную гегемонию западного секулярного мышления. И до тех пор, пока Запад будет претендовать на всемирную мировоззренческую монополию, позиционируя свои стандарты как безальтернативные, обязательные для всего мира и для всех народов, дамоклов меч терроризма будет продолжать висеть над всей западной цивилизацией.
Другим вариантом религиозного ответа на вызов секуляризма является попытка приспособить саму религию, включая догму и мораль, к современным либеральным стандартам. Таким путем пошли некоторые протестантские общины, которые в течение вот уже нескольких десятилетий целенаправленно внедряют либеральные стандарты в свое вероучение и церковную практику. Результатом этого процесса явилось размывание догматической и нравственной основы христианства, позволяющее священникам не верить в воскресение Христа, оправдывать или венчать так называемые «однополые браки», самим вступать в такие браки, а богословам – переписывать Библию и создавать бесчисленные версии политкорректного христианства, ориентированного на либеральные ценности. Ревизия многовековой церковной традиции в угоду феминистическому движению привела в упомянутых общинах к введению института женского священства, что провело дополнительную демаркационную линию между ними и представителями традиционного христианства.
Наконец, третий вариант религиозного ответа на секуляризм – попытка вступить с ним в мирный, неагрессивный, хотя и заведомо неравный диалог с целью достижения баланса между либерально-демократической моделью западного общественного устройства и религиозным жизненным укладом. Такой путь избрали христианские Церкви, остающиеся верными традиции, а именно Римско-Католическая и Православная, а также представители некоторых нехристианских религий, в частности, иудаизма, буддизма и умеренного ислама. Понимание необходимости диалога с церквами и религиозными общинами ширится и в кругах политиков либерально-демократической ориентации, приходящих к осознанию конфликтогенности ситуации, в которой оказываются религиозные общины, лишенные права на общественное самовыражение. Все большее число политиков ищет контакт с религиозными лидерами, понимая, что мнение церквей и религиозных общин не следует игнорировать при выработке тех ценностей, на которых будет строиться «новый мировой порядок».
В социальной доктрине Православной церкви наиболее значимым документом является «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви», опубликованные в 2000 году, который настаивает на приоритете религиозных ценностей над интересами земной жизни человека.
Именно в различном, иногда диаметрально противоположном понимании таких ценностей, как достоинство и свобода человека, и заключается суть противостояния между двумя гуманизмами – религиозным и атеистическим, церковным и светским, традиционным и либеральным. Представляется необходимым подробнее остановиться на этом вопросе.Достоинство и свобода человека. Христианский и антихристианский гуманизм
В религиозной традиции понятия достоинства и свободы человека напрямую вытекают из представления о том, что человек имеет божественное происхождение. В библейской и христианской традициях говорится о том, что человек создан по образу и подобию Божию, причем образ понимается как нечто изначально заложенное в человека, а подобие – как некий потенциал, который ему надлежит реализовать. Преподобный Иоанн Дамаскин видит образ Божий в разумной природе человека и в наличии у него свободной воли, тогда как под подобием понимает «уподобление Богу, насколько это возможно». Сердцевиной восточно-христианской антропологии является учение об обожении – всецелом уподоблении Богу, при котором человек по благодати становится тем, чем Бог является по естеству. Обожение есть цель христианской жизни. Оно достигается благодаря совместному творчеству, сотрудничеству, синергии Бога и человека. При этом от человека требуется добровольный и сознательный отказ от греха и направленность свободной воли к добродетели. Находясь на пути к богоуподоблению, человек не лишается свободы, однако его свободная воля приходит в гармоничное единство с волей Божией. Именно в свободной реализации человеком потенциала богоуподобления и заключается, по христианскому вероучению, наивысшее достоинство человека.
Важную роль в христианской антропологии играет учение о том, что изначальная богозданная природа человека подверглась тотальному искажению в результате грехопадения. Первозданный человек не имел греховных наклонностей: его свободная воля находилась в послушании воле Божией и в гармонии с ней. Однако после того как человек вкусил от «древа познания добра и зла», то есть опытно приобщился к злу и греху, его свободная воля оказалась перед перманентным выбором между злом и добром. В каждый конкретный момент жизни человек должен делать этот выбор, причем, для того чтобы выбор был сделан в правильную сторону, необходима сознательная направленность его воли к добру. Преподобный Максим Исповедник говорит о наличии в человеке «воли природной», которая в своем естественном, первозданном состоянии всегда тяготеет к добру, но которая в падшем человеке может оказаться направленной к противоестественному – злу, греху и пороку. В то же время, по учению Максима, в человеке есть «воля суждения», то есть воля, присущая личности и способная корректировать направленность природной воли, ориентируя ее на добро и очищая от греха. В Иисусе Христе, Который был совершенным Богом и совершенным человеком, свободная человеческая воля всегда находилась в гармоничном единстве с волей Божией, тогда как в обычном человеке, не достигшем святости, свободная воля нередко оказывается в конфликте с божественной волей.
Таким образом, христианство, как и секулярный гуманизм, говорит о достоинстве и свободе человека, однако, в отличие от секулярного гуманизма, настаивает на том, что принцип свободы должен быть уравновешен принципом духовной и нравственной ответственности человека перед Богом и людьми. Разумеется, в гуманизме понятие ответственности тоже наличествует, однако при отсутствии абсолютной нравственной нормы этот принцип означает лишь ограничение свободы одного человека свободой других людей. Отсюда релятивистское толкование каких бы то ни было нравственных норм, каких бы то ни было духовных ценностей. Ничто не является нормой и ценностью само по себе, если единственным критерием оказывается свободная воля человека. Каждый человек может определять для себя ценностные ориентиры, в зависимости от своего мировоззрения, от своих желаний, устремлений, привычек, наклонностей, и каждый человек вправе устанавливать для себя нормы поведения, исходя из своих собственных представлений о том, что хорошо и что плохо.
Для гармонизации и координации свобод индивидуумов в современном секулярном обществе существуют правовые нормы, долженствующее обеспечивать осуществление каждым человеком своих свобод без ущерба для свободы других людей. Однако конечной целью атеистического гуманизма является освобождение человека от любых внешних ограничителей его свободы, в том числе от тех нравственных норм, которые навязываются человеку обществом и государством. Не случайны призывы к так называемому «планетарному гуманизму», который предполагает постепенное освобождение человечества не только «от пут метафизики и теологии», но и от приверженности к ценностям, характерным для отдельных государств, наций и народов. Идея построения мира без государственных, культурных и цивилизационных границ была близка уже некоторым деятелям Эпохи Просвещения, однако именно сейчас, в эпоху глобализма, эта идея впервые получает возможность быть реализованной на практике.
Корни современного секулярного гуманизма следует искать в антропологическом учении философов Эпохи Просвещения, которые первыми в новейшей истории бросили открытый вызов христианской антропологии. Просветители поставили во главу угла человеческий разум, который, как им казалось, может привести мир к всеобщему материальному и духовному процветанию. Вера в торжество здравого смысла, в позитивное содержание научно-технического прогресса, в абсолютную ценность научных открытий стала краеугольным камнем философии Просвещения. Именно в эту эпоху возникло искусственное противопоставление науки и религии: наука стала восприниматься как движущая сила прогресса, а религия – точнее, христианство – как препятствие на пути к всеобщему процветанию. Наиболее радикальные просветители вообще отвергали религию и стремились покончить с ней.
Спор между просветителями и Церковью был не столько спором о Боге, сколько спором о человеке – о его природе и назначении, о его свободе и достоинстве. Именно антропологические предпосылки просветительских теорий, глубоко ошибочные с точки зрения христианства, привели к тому, что ни одна из попыток воплотить эти теории в жизнь не увенчалась успехом. Отвергнув христианское учение о греховной поврежденности природы человека, просветители усвоили чрезмерно оптимистичный, по сути, полностью нереалистичный и утопичный взгляд на возможности человеческого разума.
Ложное представление о свободе и возможностях человека, содержавшееся в мировоззрении эпохи Просвещения и развитое в материалистической философии XIX века, легло в основу нескольких масштабных общественно-политических проектов, которые обошлись человечеству очень дорого.
Первым таким проектом была французская революция, явившаяся прямым воплощением в жизнь учения просветителей, от которых революция унаследовала не только идеалы свободы, равенства и братства, но и негативное отношение к религии. Просвещение бросило интеллектуальный вызов христианству, а революция попыталась физически уничтожить его. «Вольтер завершал свои письма фразой: «Раздавите гадину» («Ecrasez l’infame!”), разумея церковь. Дидро объявил: «Человечество не освободится, пока последнего короля не удавят кишками последнего попа». Руссо прибавил: «Человек родился свободным, но сегодня он в цепях». Однако нельзя отрицать тот исторический факт, что революция не привела ни к свободе от цепей, о которой мечтали просветители, ни к равенству, ни к братству, а достоинство человека, о котором столько говорилось в эпоху Просвещения, было жестоко попрано репрессиями и гильотиной.
Вторым масштабным общественно-политическим проектом подобного рода стала русская революция. Ее идейную основу составил немецкий материализм, генетически связанный с Просвещением и французской революцией: он поставил перед мировым пролетариатом задачу построения бесклассового общества, в котором исключена эксплуатация человека человеком. Социалистическая революция произошла и привела она, как известно, не к построению коммунизма, а к десяткам миллионов жертв и десятилетиям жесточайшего террора.
Третьим общественно-политическим проектом, который необходимо упомянуть в контексте интересующей нас темы, стал немецкий национал-социализм. Его идеологическая платформа была сформирована под влиянием учения Ницше о смерти Бога: место «убитого» Бога в этой системе должен был занять человек. Как ницшеанство, так и гитлеризм были глубоко антихристианскими по своей сути. В планы Гитлера входило создание новой религии, в которой раса и кровь были бы объявлены высшей ценностью. Еще в 1933 году он говорил о своем стремлении «искоренить христианство в Германии, истребить его полностью вплоть до мельчайших корешков», заменив его верой «в бога природы, бога собственного народа, бога собственной судьбы, собственной крови». «Хватит рассуждать: Старый Завет, Новый Завет или даже просто слова Христовы… Все это один и тот же жидовский обман. Все это одно и то же и это не сделает нас свободными», – говорил Гитлер. Нацистам не хватило времени для полного искоренения христианства, создания новой религии и внедрения ее в массы. Однако двенадцати лет их пребывания у власти в Германии хватило на то, чтобы развязать мировую войну, уничтожить десятки миллионов людей и совершить злодеяния, не имевшие прецедентов в человеческой истории.
Безусловно, речь идет о трех весьма разных по своей идеологии общественно-политических проектах. Однако их многое объединяет. Во-первых, они исходили из ошибочных, с точки зрения христианства, антропологических предпосылок и искаженных представлений о свободе и достоинстве человека. Во-вторых, они ниспровергли традиционную шкалу ценностей и подменили ее теми или иными утопическими идеями. В-третьих, они были движимы крайней, иррациональной, животной ненавистью к христианству. В результате все три проекта обернулись для человечества катастрофой, принеся ему неисчислимые бедствия.
Разумеется, современный секулярный гуманистический проект имеет много отличий от перечисленных. Сегодняшнего гуманиста, несомненно, даже глубоко оскорбило бы сравнение с национал-социализмом и коммунизмом. Гуманизм 2-й половины XX века, выразившийся во «Всеобщей декларации прав человека», возник как реакция на «варварские акты, которые возмущают совесть человечества», то есть на преступления фашизма. Однако гуманисты отказываются видеть связь между этими преступлениями и теми антропологическими теориями, которые родились в отравленных безбожием умах французских просветителей XVIII века и были развиты материалистами XIX века. Гуманисты отказываются признать, что именно «гуманизация» нравственности посредством отвержения религиозной нормы стала основной причиной зверств сначала французских революционеров, а затем и коммунистов и нацистов.
Современные гуманисты не отвергают генетическую связь своего мировоззрения с философией Просвещения, а своих социополитических взглядов – с французской революцией. Следовательно, они не отвергают ни антропологические воззрения просветителей, ни те последствия, к которым эти воззрения привели в истории. Не отмежевались современные гуманисты и от антихристианского пафоса деятелей Просвещения; напротив, они продолжают настаивать на несовместимости христианства с прогрессом, веры с разумом, религии с наукой. «Вера в бога, который слышит молитвы, который, как предполагается, живет и заботится о людях… есть недоказуемая и вышедшая из моды вера», – провозглашают авторы Гуманистического манифеста 1973 года.
История человечества неоднократно демонстрировала утопичность и гибельность тех гуманистических теорий, которые построены на искаженной антропологической парадигме, на отрицании традиционных ценностей, на отвержении религиозного идеала и ниспровержении богоустановленных моральных норм. Однако до недавнего времени подобного рода теории могли быть воплощены в жизнь лишь в отдельно взятой стране. Идея «планетарного гуманизма» опасна тем, что она претендует на мировое господство, заявляя о себе как о норме, которую должны принять и усвоить все люди, вне зависимости от своей национальной, культурной или цивилизационной идентичности. Внедрение идеологии секулярного гуманизма на планетарном уровне может привести к грандиозному коллапсу, но только уже не в масштабе одной или нескольких стран, а в масштабе всего мира.Традиционное и либеральное отношение к смерти. Дебаты об эвтаназии
Антигуманную сущность современного атеистического гуманизма с особой яркостью демонстрируют развернувшиеся в последнее время дебаты об эвтаназии, в которых гуманисты последовательно отстаивают «право на смерть» для безнадежно больных людей. Наиболее радикальные гуманисты идут еще дальше и утверждают, что право на смерть должно принадлежать всем людям, в том числе и здоровым, и что каждый человек, пожелавший расстаться с жизнью, может или самостоятельно совершить самоубийство или обратиться к врачам за помощью в этом деле. Во многих странах Запада существуют общества, занимающиеся пропагандой эвтаназии и самоубийства. Во Франции функционирует «Ассоциация за право умереть с достоинством», в Японии – «Общество за смерть с достоинством». В Америке в течение почти двадцати лет действует «Hemlock Society», насчитывающее около 25 тысяч членов; его девиз: «Хорошая жизнь, хорошая смерть». Основатель общества – Дерек Хамфри, автор книги «Последней выход», своего рода пособия по самоубийству.
Современные пропагандисты эвтаназии отрицают всякую связь между своими идеями и процессами, происходившими в нацистской Германии. Между тем, именно там была впервые разработана теория эвтаназии, и именно там эту теорию впервые опробовали на практике. В 1936 году доктор Хельмут Унгер опубликовал историю врача, который помог уйти из жизни своей жене, страдавшей обширным склерозом. На основе этой истории был создан фильм, вызвавший сочувствие широкой публики к идее «милосердной смерти». Вскоре к Гитлеру обратился отец неизлечимо больного ребенка с просьбой разрешить врачам его умертвить. Гитлер передал дело своему личному врачу, Карлу Брандту, который удовлетворил просьбу. В 1939 году Гитлер поручил рейхляйтеру Боулеру и доктору Брандту выдавать разрешение врачам на «дарование милосердной смерти тем пациентам, которые, по человеческому суждению, являются неизлечимо больными». Вскоре в Германии появился первый Hungerhaus («дом голода») – так называлось медицинское заведение, в котором неизлечимо больных младенцев и стариков умерщвляли голодом. В период с 1939 по 1941 годы эвтаназия стала рутинным явлением: неизлечимо больных, калек и умственно неполноценных лиц по приговору врачей систематически уничтожали в газовых камерах. В эти годы по «программе эвтаназии» было умерщвлено около 70 тысяч человек, а к моменту окончания II мировой войны общее число жертв программы, по оценке Нюрнбергского трибунала, составило 275 тысяч. На Нюрнбергском процессе доктор Брандт заявил: «Основным мотивом было желание помочь тем лицам, которые не могли помочь сами себе и лишь продлевали свои мучения… Цитировать сегодня клятву Гиппократа – значит провозглашать, что инвалидам и людям, испытывающим боль, никогда нельзя давать яд. Но любой современный доктор, который делает такое риторическое и безапелляционное заявление – лжец или лицемер… Я лишь сокращал мучительное существование несчастных существ».
Та же аргументация лежит в основе философии современных защитников эвтаназии, которые находят все больше сторонников среди европейских законодателей. В послевоенный период эвтаназия находилась под запретом во всех странах Европы. В большинстве западных стран она по-прежнему остается нелегальной, хотя на практике применяется все более широко. Однако постепенное изменение общественного мнения в пользу эвтаназии привело к тому, что в двух европейских странах – Нидерландах и Бельгии – в 2002 году были приняты законы, согласно которым врачи, оказавшие содействие в самоубийстве безнадежно больным людям, освобождаются от уголовной ответственности. Подобные же нормы, по-видимому, будут в скором времени введены и в других европейских странах, а также могут войти в законодательство Евросоюза. Пока речь не идет о программе по систематическому уничтожению неизлечимо больных, подобной той, что применялась в гитлеровской Германии, но где гарантия того, что, отменив один запрет, европейские законодатели – разумеется, исключительно в «гуманных» целях – не захотят затем отменить и другие запреты?
Кардинальное различие во взглядах на эвтаназию и самоубийство между христианской традицией и светским либеральным гуманизмом базируется на различии исходных предпосылок в представлении о жизни и смерти. В либеральном гуманизме оба вопроса рассматриваются, прежде всего, в контексте проблематики прав человека: каждый человек – хозяин своей жизни, и потому, если кому-то надоела жизнь, он имеет право пресечь ее. В христианской традиции, напротив, владыкой жизни и смерти признается Бог. Поэтому Православная Церковь считает самоубийство тяжким грехом, а эвтаназию приравнивает к самоубийству или убийству, в зависимости от того, принимает ли в ней участие сам пациент.
Либеральный подход рассматривает жизнь человека как абсолютную ценность, а болезнь и смерть как зло. В христианской традиции земная жизнь не считается абсолютной ценностью, так как христиане исходят из перспективы вечного бытия, болезнь рассматривается как испытание, могущее принести духовную пользу, а смерть – как переход в мир иной. Нерелигиозный человек, не верящий в жизнь после смерти, стремится прожить на земле как можно дольше: отсюда попытки продлить жизнь при помощи искусственных средств, когда естественные функции человеческого организма отказывают. Церковь придерживается иной точки зрения, считая, что «продление жизни искусственными средствами, при котором фактически действуют лишь отдельные органы, не может рассматриваться как обязательная и во всех случаях желательная задача медицины». Церковь допускает прекращение дорогостоящих, опасных, экстраординарных или несоразмерных ожидаемому результату медицинских процедур, поскольку в таком случае «нет намерения принести смерть, есть только признание невозможности помешать ей».Нерелигиозный человек боится смерти, боится мысли о смерти, подготовки к смерти, предсмертной болезни: отсюда распространенный взгляд на внезапную смерть как наиболее благополучный исход. Христиане, напротив, готовятся к смерти и в то же время молятся об избавлении от внезапной смерти, считая для себя благом иметь возможность подготовиться к смертному исходу, который считается духовно значимым этапом жизни человека. Окруженный христианской заботой, умирающий в последние дни земного бытия способен пережить благодатное изменение, связанное с новым осмыслением пройденного пути и покаянным предстоянием перед вечностью. Этого лишается как самоубийца, так и человек, подвергнутый эвтаназии.
Вопрос об эвтаназии несет в себе целый ряд дополнительных моральных коллизий, которые тесным образом связаны с проблематикой спора о традиционных и либеральных ценностях. Речь идет, в частности, о функциях и роли врача. Согласно религиозному представлению, закрепленному многовековой традицией, задачей врача является лечение болезней и сохранение жизни больного, а отнюдь не пресечение жизни. Клятва Гиппократа гласит: «Я не дам лекарство, несущее смерть, даже если меня будут просить». Врач, оказавший содействие в умерщвлении больного, даже если это произошло с согласия или по просьбе последнего, принимает на себя функции палача. Ужасающим примером подобного рода является американец Джек Кеворкян, получивший прозвище «доктор Смерть»: будучи активистом борьбы за эвтаназию, он «помог» избавиться от жизни 130 пациентам. На суде он доказывал, что делал это исключительно из гуманных соображений, дабы облегчить страдания неизлечимо больных. Другим серийным убийцей в медицинском халате стал англичанин Гарольд Шипман, повесившийся в тюремной камере в январе 2004 года: следствие инкриминировало ему убийство 352 пациентов, которых он умерщвлял на протяжении многих лет своей врачебной практики. Правда, по версии обвинения, Шипман был маньяком, и его действия не были мотивированы гуманными соображениями. Однако если врачи получат официальную «лицензию на убийство», что сможет оградить пациентов от новых шипманов и обезопасить самих врачей от появления в их среде серийных убийц?
Еще одна моральная коллизия, косвенно связанная с эвтаназией, касается постепенного изменения соотношения между молодежью и людьми пожилого возраста в западных странах. В 2002 году в ООН был подготовлен доклад, согласно которому процесс старения населения в современном мире не имеет аналогов в истории человечества. Увеличение пропорции пожилых людей (в возрасте от 60 лет и старше) сопровождается снижением пропорции молодых людей (в возрасте до 15 лет). К 2050 году число пожилых людей в мире впервые в истории человечества превысит число молодых. С наибольшей скоростью процесс старения населения происходит в развитых странах Запада, где он обусловлен как стремительным снижением уровня рождаемости, так и увеличением продолжительности жизни за счет улучшения качества медицинского обслуживания и ряда других факторов. Но известно, что чем выше будет средний возраст населения той или иной страны, тем более тяжелое финансовое бремя ляжет на плечи каждого молодого человека в этой стране, ибо ему придется платить все более высокие налоги на содержание все увеличивающейся армии стариков. В этой ситуации эвтаназия может оказаться особенно востребованной в качестве легкого способа избавления от необходимости тратить средства на содержание пожилых людей. Последним будут все чаще напоминать об их «праве на смерть» и о возможности «уйти с достоинством». Заключение. Благословение или проклятие?
Иногда кажется, что мы живем в перевернутом мире. В мире, где шкала ценностей опрокинута, где добро названо злом, и зло добром, жизнь смертью, и смерть жизнью. Ценности, основанные на религиозном нравственном идеале, по-прежнему остающиеся традиционными для большинства людей на земном шаре, подвергаются систематическому поруганию, а новые моральные нормы, не укорененные в традиции и противоречащие самому человеческому естеству, внедряются в массы. У миллионов нерожденных младенцев отнимают жизнь, а старикам и неизлечимо больным предлагают «право на смерть». Идеалы семьи, брака, супружеской верности, чадородия осмеиваются и оплевываются, а сексуальные извращения и «свободная любовь» активно пропагандируются и поощряются. Чума воинствующего безбожия и либерализма поразила миллионы людей на Западе: у одних она отняла жизнь, другим не дала возможность родиться, третьим предоставила право «уйти с достоинством». Но гуманисты-атеисты лишь удовлетворенно потирают руки, заявляя о том, что проблема роста населения в развитых странах Европы и Северной Америки успешно решена. Они предпочитают не замечать того, что всеобщая переоценка ценностей уже ввергла западную цивилизацию в демографическую пропасть, а теперь грозит еще и глобальным межцивилизационным конфликтом в том случае, если эпидемия либерализма охватит и другие регионы мира.
Сегодня каждый верующий человек на Западе должен задуматься о своем будущем и о будущем своего потомства, своей страны, своей цивилизации. Религиозным людям необходимо осознать особую ответственность, которая на них возложена, и вступить в диалог с секулярным мировоззрением, если же диалог с ним невозможен – то в открытое противостояние ему. Верующие должны напомнить западной цивилизации о том мировоззренческом выборе, от которого напрямую зависит, быть ей или не быть. Суть этого выбора невозможно выразить точнее, чем это сделал Моисей, обращаясь к народу израильскому: «Вот, я сегодня предложил тебе жизнь и добро, смерть и зло. Если будешь слушать заповеди Господа Бога твоего… то будешь жить и размножишься, и благословит тебя Господь Бог твой… Если же отвратится сердце твое, и не будешь слушать, и заблудишь… то я возвещаю вам сегодня, что вы погибнете и не пробудете долго на земле… Во свидетели перед вами призываю сегодня небо и землю: жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь, чтобы жил ты и потомство твое…»Митр. Иларион (Алфеев) (статью полностью см. на сайте митр. Илариона)
Особую актуальность и особую остроту дискуссия о ценностях приобретает в контексте глобализационных процессов, затрагивающих все более широкие слои населения во всем мире. Глобализация – процесс многомерный, многоплановый и многоуровневый. Глобализация влияет как на мир в целом, так и на отдельные страны и регионы, как на все человеческое сообщество, так и на конкретных людей; она затрагивает политику и экономику, мораль и право, науку и искусство, образование и культуру. Глобализация накладывает свой отпечаток практически на все сферы жизнедеятельности человека, за исключением, пожалуй, одной: религии. Только религия сегодня последовательно сопротивляется отчаянному натиску глобализма, вступая в неравный бой за защиту тех ценностей, которые она считает основополагающими и которым глобализация бросает вызов. И только религия способна противопоставить идеологии глобализма свою систему духовно-нравственных ориентиров, основанную на многовековом опыте поколений, сформировавшихся в до-глобализационную эпоху.
В современной битве за ценности по разные стороны баррикад чаще всего оказываются люди, вдохновляющиеся религиозным идеалом, и те, чье мировоззрение сформировано секулярным гуманизмом. Мировоззренческим стержнем современной идеологии глобализма является гуманистическое представление об абсолютном достоинстве человека и о наличии универсальных, «общечеловеческих» ценностей, которые должны стать основой единой мировой цивилизации. Под общечеловеческими ценностями, однако, понимаются не только те духовно-нравственные установки, которые являются общими для всех религий или которые равно обязательны как для религиозных, так и для нерелигиозных людей («не убий», «не укради», «не лжесвидетельствуй» и т.д.), но и многие спорные с религиозной точки зрения идеи, укорененные в либерально-гуманистической морали.
К последним относится, в частности, утверждение о «праве каждой личности на свой образ жизни, простирающемся настолько далеко, насколько это не наносит ущерба другим». С точки зрения гуманистической морали, единственным ограничителем свободы человека является свобода других людей: нравственно то, что не задевает интересы других; безнравственно то, что ущемляет их свободу. Понятие абсолютной нравственной нормы, как и понятие греха, в современной гуманистической этике вовсе отсутствует. В религиозной традиции, напротив, существует представление об абсолютном, то есть богоустановленном, нравственном законе, и об отклонении от него, которое именуется грехом. С точки зрения религиозного человека, совсем не все, что не задевает непосредственно интересы других людей, является нравственно допустимым. И истинной свободой для верующего является не вседозволенность, но освобождение от греха, преодоление в себе того, что препятствует духовному совершенствованию.
Современный либеральный гуманизм не случайно самым тесным образом связан с глобализацией. В его основе, как и в основе глобализационного проекта, лежит представление о собственной универсальности и безальтернативности. Разумеется, на словах гуманисты признают право человека исповедовать любую религию или не исповедовать никакой, так как было бы не политкорректно вовсе отказывать религии в праве на существование. На деле же гуманизм вдохновляется, прежде всего, именно антирелигиозным пафосом и потому стремится максимально ослабить религию, загнать ее в гетто, вытеснить из общественной сферы, минимизировать ее влияние на людей, особенно на молодежь. Секулярное, светское, антицерковное и антиклерикальное направление современного гуманизма очевидно. И именно потому, что гуманистическая идеология приобретает все более яркие черты воинствующего секуляризма, конфликт между ней и религией становится все более похожим на борьбу за выживание – борьбу не на жизнь, а на смерть.
Эту борьбу сами либералы и гуманисты любят изображать как столкновение между – с одной стороны – устаревшим, отжившим свой век, основанным на донаучных представлениях, на «метафизических и теологических спекуляциях прошлого» мировоззрением, и – с другой стороны – прогрессивным, научным и современным взглядом на жизнь. Данную идею они внедряют в умы людей через средства массовой информации и через систему государственного начального, среднего и высшего образования, которая в большинстве стран Запада находится в их руках. Молодежь воспитывается на представлении о том, что мы живем в «постхристианскую» эпоху, что религия – удел пожилых людей, безнадежно отставших от жизни. Либеральный гуманизм активно борется за сердца и умы молодых, полагая, что именно от их мировоззренческих установок будет зависеть исход всемирного спора о ценностях, который гуманисты пытаются выдать за конфликт поколений.
Современное образование стимулирует определенные тенденции к релятивизму, то есть учению, в котором все горизонты и системы ценностей относительны, связаны со своими местом и временем, и никакие слова не суть истина, но отражают предубеждения или интересы тех, кто их произносит. Учение, которое утверждает, что нет привилегированных точек зрения, очень точно подходит к желанию демократического человека верить, что его образ жизни не хуже и не лучше других. Последний человек в конце истории знает, что незачем рисковать жизнью ради какой-то великой цели, поскольку считает историю полной бесполезных битв, где люди дрались друг с другом, решая, следует ли быть христианином или мусульманином, протестантом или католиком».
Американский ученый Френсис Фукуяма с нескрываемым удовлетворением пишет о том, что «либерализм укротил религию в Европе… Религия оказалась отодвинута в сферу частной жизни – изгнана, и, кажется, более или менее навсегда, из политической жизни европейцев». Фукуяма считает, что «верования теперь больше разделяют, чем объединяют людей, потому что слишком много альтернатив. Конечно, человек может вступить в одну из многих узких общин верующих, но эти общины вряд ли будут перекрываться с его кругом общения на работе или по месту жительства. А когда вера станет неудобной – если родители лишат верующего субсидии или окажется, что гуру запускает лапу в кассу, – то вера просто проходит, как любая стадия подросткового развития».
Реальность, однако, свидетельствует о том, что для миллионов людей на земном шаре вера является не просто этапом взросления и не чем-либо мотивированным родительской волей или наставлениями гуру, а делом сознательного выбора, определяющим их жизненную позицию. Для этих людей совсем не безразлично, быть ли им христианами или мусульманами, протестантами, православными или католиками. И многие из них готовы не только «рисковать жизнью ради великой цели», но, если необходимо, то и отдать жизнь за свою веру, как это произошло с десятками тысяч мучеников и исповедников веры в России XX века. Их подвиг, а также беспрецедентное по своим масштабам религиозное возрождение последних полутора десятилетий в России и других странах Восточной Европы свидетельствуют о том, что религиозный этап в развития человечества отнюдь не пройден и что вера способна вдохновлять людей в наши дни, как и столетия назад.
Взрывоопасность сегодняшней межцивилизационной ситуации в значительной степени обусловлена тем, что западная либерально-гуманистическая идеология, исходя из представления о собственной универсальности, навязывает себя тем людям, которые воспитаны в иных духовно-нравственных традициях и имеют иные ценностные ориентиры. Эти люди видят в тотальном диктате западной идеологии угрозу своей идентичности. Ярко выраженный антирелигиозный окрас современного либерального гуманизма вызывает неприятие и отторжение тех, кто воспринимает норму веры как норму жизни, т.е. тех, чье поведение религиозно мотивировано и чья духовная жизнь зиждется на религиозном опыте. Речь в данном случае идет не только об индивидуумах, для которых вера является делом их собственного выбора, но и о целых нациях, культурах и цивилизациях, сформированных под влиянием религиозного фактора. Именно на межнациональном, межкультурном и межцивилизационном уровне противостояние между секуляризмом и религией может перерасти в открытое столкновение.
Существует несколько вариантов религиозного ответа на вызов тоталитарного либерализма и воинствующего секуляризма. Наиболее радикальный ответ дают представители крайних направлений ислама, объявивших джихад западной «постхристианской» цивилизации со всеми ее так называемыми общечеловеческими ценностями. Феномен 11 сентября не может быть понят без осмысления той реакции, которую в современном исламском мире вызывает стремление Запада, в частности США, навязать ему свои мировоззренческие и поведенческие стандарты. Мы привыкли к заявлениям о том, что у терроризма нет ни национальности, ни вероисповедания, и никто не сомневается, что основной причиной террористических актов являются неразрешенные проблемы этнического или политического характера. Но в то же время невозможно отрицать тот факт, что наиболее агрессивные представители современного исламского терроризма вдохновляются религиозной парадигмой, воспринимая свои действия как ответ на тотальную гегемонию западного секулярного мышления. И до тех пор, пока Запад будет претендовать на всемирную мировоззренческую монополию, позиционируя свои стандарты как безальтернативные, обязательные для всего мира и для всех народов, дамоклов меч терроризма будет продолжать висеть над всей западной цивилизацией.
Другим вариантом религиозного ответа на вызов секуляризма является попытка приспособить саму религию, включая догму и мораль, к современным либеральным стандартам. Таким путем пошли некоторые протестантские общины, которые в течение вот уже нескольких десятилетий целенаправленно внедряют либеральные стандарты в свое вероучение и церковную практику. Результатом этого процесса явилось размывание догматической и нравственной основы христианства, позволяющее священникам не верить в воскресение Христа, оправдывать или венчать так называемые «однополые браки», самим вступать в такие браки, а богословам – переписывать Библию и создавать бесчисленные версии политкорректного христианства, ориентированного на либеральные ценности. Ревизия многовековой церковной традиции в угоду феминистическому движению привела в упомянутых общинах к введению института женского священства, что провело дополнительную демаркационную линию между ними и представителями традиционного христианства.
Наконец, третий вариант религиозного ответа на секуляризм – попытка вступить с ним в мирный, неагрессивный, хотя и заведомо неравный диалог с целью достижения баланса между либерально-демократической моделью западного общественного устройства и религиозным жизненным укладом. Такой путь избрали христианские Церкви, остающиеся верными традиции, а именно Римско-Католическая и Православная, а также представители некоторых нехристианских религий, в частности, иудаизма, буддизма и умеренного ислама. Понимание необходимости диалога с церквами и религиозными общинами ширится и в кругах политиков либерально-демократической ориентации, приходящих к осознанию конфликтогенности ситуации, в которой оказываются религиозные общины, лишенные права на общественное самовыражение. Все большее число политиков ищет контакт с религиозными лидерами, понимая, что мнение церквей и религиозных общин не следует игнорировать при выработке тех ценностей, на которых будет строиться «новый мировой порядок».
В социальной доктрине Православной церкви наиболее значимым документом является «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви», опубликованные в 2000 году, который настаивает на приоритете религиозных ценностей над интересами земной жизни человека.
Именно в различном, иногда диаметрально противоположном понимании таких ценностей, как достоинство и свобода человека, и заключается суть противостояния между двумя гуманизмами – религиозным и атеистическим, церковным и светским, традиционным и либеральным. Представляется необходимым подробнее остановиться на этом вопросе.Достоинство и свобода человека. Христианский и антихристианский гуманизм
В религиозной традиции понятия достоинства и свободы человека напрямую вытекают из представления о том, что человек имеет божественное происхождение. В библейской и христианской традициях говорится о том, что человек создан по образу и подобию Божию, причем образ понимается как нечто изначально заложенное в человека, а подобие – как некий потенциал, который ему надлежит реализовать. Преподобный Иоанн Дамаскин видит образ Божий в разумной природе человека и в наличии у него свободной воли, тогда как под подобием понимает «уподобление Богу, насколько это возможно». Сердцевиной восточно-христианской антропологии является учение об обожении – всецелом уподоблении Богу, при котором человек по благодати становится тем, чем Бог является по естеству. Обожение есть цель христианской жизни. Оно достигается благодаря совместному творчеству, сотрудничеству, синергии Бога и человека. При этом от человека требуется добровольный и сознательный отказ от греха и направленность свободной воли к добродетели. Находясь на пути к богоуподоблению, человек не лишается свободы, однако его свободная воля приходит в гармоничное единство с волей Божией. Именно в свободной реализации человеком потенциала богоуподобления и заключается, по христианскому вероучению, наивысшее достоинство человека.
Важную роль в христианской антропологии играет учение о том, что изначальная богозданная природа человека подверглась тотальному искажению в результате грехопадения. Первозданный человек не имел греховных наклонностей: его свободная воля находилась в послушании воле Божией и в гармонии с ней. Однако после того как человек вкусил от «древа познания добра и зла», то есть опытно приобщился к злу и греху, его свободная воля оказалась перед перманентным выбором между злом и добром. В каждый конкретный момент жизни человек должен делать этот выбор, причем, для того чтобы выбор был сделан в правильную сторону, необходима сознательная направленность его воли к добру. Преподобный Максим Исповедник говорит о наличии в человеке «воли природной», которая в своем естественном, первозданном состоянии всегда тяготеет к добру, но которая в падшем человеке может оказаться направленной к противоестественному – злу, греху и пороку. В то же время, по учению Максима, в человеке есть «воля суждения», то есть воля, присущая личности и способная корректировать направленность природной воли, ориентируя ее на добро и очищая от греха. В Иисусе Христе, Который был совершенным Богом и совершенным человеком, свободная человеческая воля всегда находилась в гармоничном единстве с волей Божией, тогда как в обычном человеке, не достигшем святости, свободная воля нередко оказывается в конфликте с божественной волей.
Таким образом, христианство, как и секулярный гуманизм, говорит о достоинстве и свободе человека, однако, в отличие от секулярного гуманизма, настаивает на том, что принцип свободы должен быть уравновешен принципом духовной и нравственной ответственности человека перед Богом и людьми. Разумеется, в гуманизме понятие ответственности тоже наличествует, однако при отсутствии абсолютной нравственной нормы этот принцип означает лишь ограничение свободы одного человека свободой других людей. Отсюда релятивистское толкование каких бы то ни было нравственных норм, каких бы то ни было духовных ценностей. Ничто не является нормой и ценностью само по себе, если единственным критерием оказывается свободная воля человека. Каждый человек может определять для себя ценностные ориентиры, в зависимости от своего мировоззрения, от своих желаний, устремлений, привычек, наклонностей, и каждый человек вправе устанавливать для себя нормы поведения, исходя из своих собственных представлений о том, что хорошо и что плохо.
Для гармонизации и координации свобод индивидуумов в современном секулярном обществе существуют правовые нормы, долженствующее обеспечивать осуществление каждым человеком своих свобод без ущерба для свободы других людей. Однако конечной целью атеистического гуманизма является освобождение человека от любых внешних ограничителей его свободы, в том числе от тех нравственных норм, которые навязываются человеку обществом и государством. Не случайны призывы к так называемому «планетарному гуманизму», который предполагает постепенное освобождение человечества не только «от пут метафизики и теологии», но и от приверженности к ценностям, характерным для отдельных государств, наций и народов. Идея построения мира без государственных, культурных и цивилизационных границ была близка уже некоторым деятелям Эпохи Просвещения, однако именно сейчас, в эпоху глобализма, эта идея впервые получает возможность быть реализованной на практике.
Корни современного секулярного гуманизма следует искать в антропологическом учении философов Эпохи Просвещения, которые первыми в новейшей истории бросили открытый вызов христианской антропологии. Просветители поставили во главу угла человеческий разум, который, как им казалось, может привести мир к всеобщему материальному и духовному процветанию. Вера в торжество здравого смысла, в позитивное содержание научно-технического прогресса, в абсолютную ценность научных открытий стала краеугольным камнем философии Просвещения. Именно в эту эпоху возникло искусственное противопоставление науки и религии: наука стала восприниматься как движущая сила прогресса, а религия – точнее, христианство – как препятствие на пути к всеобщему процветанию. Наиболее радикальные просветители вообще отвергали религию и стремились покончить с ней.
Спор между просветителями и Церковью был не столько спором о Боге, сколько спором о человеке – о его природе и назначении, о его свободе и достоинстве. Именно антропологические предпосылки просветительских теорий, глубоко ошибочные с точки зрения христианства, привели к тому, что ни одна из попыток воплотить эти теории в жизнь не увенчалась успехом. Отвергнув христианское учение о греховной поврежденности природы человека, просветители усвоили чрезмерно оптимистичный, по сути, полностью нереалистичный и утопичный взгляд на возможности человеческого разума.
Ложное представление о свободе и возможностях человека, содержавшееся в мировоззрении эпохи Просвещения и развитое в материалистической философии XIX века, легло в основу нескольких масштабных общественно-политических проектов, которые обошлись человечеству очень дорого.
Первым таким проектом была французская революция, явившаяся прямым воплощением в жизнь учения просветителей, от которых революция унаследовала не только идеалы свободы, равенства и братства, но и негативное отношение к религии. Просвещение бросило интеллектуальный вызов христианству, а революция попыталась физически уничтожить его. «Вольтер завершал свои письма фразой: «Раздавите гадину» («Ecrasez l’infame!”), разумея церковь. Дидро объявил: «Человечество не освободится, пока последнего короля не удавят кишками последнего попа». Руссо прибавил: «Человек родился свободным, но сегодня он в цепях». Однако нельзя отрицать тот исторический факт, что революция не привела ни к свободе от цепей, о которой мечтали просветители, ни к равенству, ни к братству, а достоинство человека, о котором столько говорилось в эпоху Просвещения, было жестоко попрано репрессиями и гильотиной.
Вторым масштабным общественно-политическим проектом подобного рода стала русская революция. Ее идейную основу составил немецкий материализм, генетически связанный с Просвещением и французской революцией: он поставил перед мировым пролетариатом задачу построения бесклассового общества, в котором исключена эксплуатация человека человеком. Социалистическая революция произошла и привела она, как известно, не к построению коммунизма, а к десяткам миллионов жертв и десятилетиям жесточайшего террора.
Третьим общественно-политическим проектом, который необходимо упомянуть в контексте интересующей нас темы, стал немецкий национал-социализм. Его идеологическая платформа была сформирована под влиянием учения Ницше о смерти Бога: место «убитого» Бога в этой системе должен был занять человек. Как ницшеанство, так и гитлеризм были глубоко антихристианскими по своей сути. В планы Гитлера входило создание новой религии, в которой раса и кровь были бы объявлены высшей ценностью. Еще в 1933 году он говорил о своем стремлении «искоренить христианство в Германии, истребить его полностью вплоть до мельчайших корешков», заменив его верой «в бога природы, бога собственного народа, бога собственной судьбы, собственной крови». «Хватит рассуждать: Старый Завет, Новый Завет или даже просто слова Христовы… Все это один и тот же жидовский обман. Все это одно и то же и это не сделает нас свободными», – говорил Гитлер. Нацистам не хватило времени для полного искоренения христианства, создания новой религии и внедрения ее в массы. Однако двенадцати лет их пребывания у власти в Германии хватило на то, чтобы развязать мировую войну, уничтожить десятки миллионов людей и совершить злодеяния, не имевшие прецедентов в человеческой истории.
Безусловно, речь идет о трех весьма разных по своей идеологии общественно-политических проектах. Однако их многое объединяет. Во-первых, они исходили из ошибочных, с точки зрения христианства, антропологических предпосылок и искаженных представлений о свободе и достоинстве человека. Во-вторых, они ниспровергли традиционную шкалу ценностей и подменили ее теми или иными утопическими идеями. В-третьих, они были движимы крайней, иррациональной, животной ненавистью к христианству. В результате все три проекта обернулись для человечества катастрофой, принеся ему неисчислимые бедствия.
Разумеется, современный секулярный гуманистический проект имеет много отличий от перечисленных. Сегодняшнего гуманиста, несомненно, даже глубоко оскорбило бы сравнение с национал-социализмом и коммунизмом. Гуманизм 2-й половины XX века, выразившийся во «Всеобщей декларации прав человека», возник как реакция на «варварские акты, которые возмущают совесть человечества», то есть на преступления фашизма. Однако гуманисты отказываются видеть связь между этими преступлениями и теми антропологическими теориями, которые родились в отравленных безбожием умах французских просветителей XVIII века и были развиты материалистами XIX века. Гуманисты отказываются признать, что именно «гуманизация» нравственности посредством отвержения религиозной нормы стала основной причиной зверств сначала французских революционеров, а затем и коммунистов и нацистов.
Современные гуманисты не отвергают генетическую связь своего мировоззрения с философией Просвещения, а своих социополитических взглядов – с французской революцией. Следовательно, они не отвергают ни антропологические воззрения просветителей, ни те последствия, к которым эти воззрения привели в истории. Не отмежевались современные гуманисты и от антихристианского пафоса деятелей Просвещения; напротив, они продолжают настаивать на несовместимости христианства с прогрессом, веры с разумом, религии с наукой. «Вера в бога, который слышит молитвы, который, как предполагается, живет и заботится о людях… есть недоказуемая и вышедшая из моды вера», – провозглашают авторы Гуманистического манифеста 1973 года.
История человечества неоднократно демонстрировала утопичность и гибельность тех гуманистических теорий, которые построены на искаженной антропологической парадигме, на отрицании традиционных ценностей, на отвержении религиозного идеала и ниспровержении богоустановленных моральных норм. Однако до недавнего времени подобного рода теории могли быть воплощены в жизнь лишь в отдельно взятой стране. Идея «планетарного гуманизма» опасна тем, что она претендует на мировое господство, заявляя о себе как о норме, которую должны принять и усвоить все люди, вне зависимости от своей национальной, культурной или цивилизационной идентичности. Внедрение идеологии секулярного гуманизма на планетарном уровне может привести к грандиозному коллапсу, но только уже не в масштабе одной или нескольких стран, а в масштабе всего мира.Традиционное и либеральное отношение к смерти. Дебаты об эвтаназии
Антигуманную сущность современного атеистического гуманизма с особой яркостью демонстрируют развернувшиеся в последнее время дебаты об эвтаназии, в которых гуманисты последовательно отстаивают «право на смерть» для безнадежно больных людей. Наиболее радикальные гуманисты идут еще дальше и утверждают, что право на смерть должно принадлежать всем людям, в том числе и здоровым, и что каждый человек, пожелавший расстаться с жизнью, может или самостоятельно совершить самоубийство или обратиться к врачам за помощью в этом деле. Во многих странах Запада существуют общества, занимающиеся пропагандой эвтаназии и самоубийства. Во Франции функционирует «Ассоциация за право умереть с достоинством», в Японии – «Общество за смерть с достоинством». В Америке в течение почти двадцати лет действует «Hemlock Society», насчитывающее около 25 тысяч членов; его девиз: «Хорошая жизнь, хорошая смерть». Основатель общества – Дерек Хамфри, автор книги «Последней выход», своего рода пособия по самоубийству.
Современные пропагандисты эвтаназии отрицают всякую связь между своими идеями и процессами, происходившими в нацистской Германии. Между тем, именно там была впервые разработана теория эвтаназии, и именно там эту теорию впервые опробовали на практике. В 1936 году доктор Хельмут Унгер опубликовал историю врача, который помог уйти из жизни своей жене, страдавшей обширным склерозом. На основе этой истории был создан фильм, вызвавший сочувствие широкой публики к идее «милосердной смерти». Вскоре к Гитлеру обратился отец неизлечимо больного ребенка с просьбой разрешить врачам его умертвить. Гитлер передал дело своему личному врачу, Карлу Брандту, который удовлетворил просьбу. В 1939 году Гитлер поручил рейхляйтеру Боулеру и доктору Брандту выдавать разрешение врачам на «дарование милосердной смерти тем пациентам, которые, по человеческому суждению, являются неизлечимо больными». Вскоре в Германии появился первый Hungerhaus («дом голода») – так называлось медицинское заведение, в котором неизлечимо больных младенцев и стариков умерщвляли голодом. В период с 1939 по 1941 годы эвтаназия стала рутинным явлением: неизлечимо больных, калек и умственно неполноценных лиц по приговору врачей систематически уничтожали в газовых камерах. В эти годы по «программе эвтаназии» было умерщвлено около 70 тысяч человек, а к моменту окончания II мировой войны общее число жертв программы, по оценке Нюрнбергского трибунала, составило 275 тысяч. На Нюрнбергском процессе доктор Брандт заявил: «Основным мотивом было желание помочь тем лицам, которые не могли помочь сами себе и лишь продлевали свои мучения… Цитировать сегодня клятву Гиппократа – значит провозглашать, что инвалидам и людям, испытывающим боль, никогда нельзя давать яд. Но любой современный доктор, который делает такое риторическое и безапелляционное заявление – лжец или лицемер… Я лишь сокращал мучительное существование несчастных существ».
Та же аргументация лежит в основе философии современных защитников эвтаназии, которые находят все больше сторонников среди европейских законодателей. В послевоенный период эвтаназия находилась под запретом во всех странах Европы. В большинстве западных стран она по-прежнему остается нелегальной, хотя на практике применяется все более широко. Однако постепенное изменение общественного мнения в пользу эвтаназии привело к тому, что в двух европейских странах – Нидерландах и Бельгии – в 2002 году были приняты законы, согласно которым врачи, оказавшие содействие в самоубийстве безнадежно больным людям, освобождаются от уголовной ответственности. Подобные же нормы, по-видимому, будут в скором времени введены и в других европейских странах, а также могут войти в законодательство Евросоюза. Пока речь не идет о программе по систематическому уничтожению неизлечимо больных, подобной той, что применялась в гитлеровской Германии, но где гарантия того, что, отменив один запрет, европейские законодатели – разумеется, исключительно в «гуманных» целях – не захотят затем отменить и другие запреты?
Кардинальное различие во взглядах на эвтаназию и самоубийство между христианской традицией и светским либеральным гуманизмом базируется на различии исходных предпосылок в представлении о жизни и смерти. В либеральном гуманизме оба вопроса рассматриваются, прежде всего, в контексте проблематики прав человека: каждый человек – хозяин своей жизни, и потому, если кому-то надоела жизнь, он имеет право пресечь ее. В христианской традиции, напротив, владыкой жизни и смерти признается Бог. Поэтому Православная Церковь считает самоубийство тяжким грехом, а эвтаназию приравнивает к самоубийству или убийству, в зависимости от того, принимает ли в ней участие сам пациент.
Либеральный подход рассматривает жизнь человека как абсолютную ценность, а болезнь и смерть как зло. В христианской традиции земная жизнь не считается абсолютной ценностью, так как христиане исходят из перспективы вечного бытия, болезнь рассматривается как испытание, могущее принести духовную пользу, а смерть – как переход в мир иной. Нерелигиозный человек, не верящий в жизнь после смерти, стремится прожить на земле как можно дольше: отсюда попытки продлить жизнь при помощи искусственных средств, когда естественные функции человеческого организма отказывают. Церковь придерживается иной точки зрения, считая, что «продление жизни искусственными средствами, при котором фактически действуют лишь отдельные органы, не может рассматриваться как обязательная и во всех случаях желательная задача медицины». Церковь допускает прекращение дорогостоящих, опасных, экстраординарных или несоразмерных ожидаемому результату медицинских процедур, поскольку в таком случае «нет намерения принести смерть, есть только признание невозможности помешать ей».Нерелигиозный человек боится смерти, боится мысли о смерти, подготовки к смерти, предсмертной болезни: отсюда распространенный взгляд на внезапную смерть как наиболее благополучный исход. Христиане, напротив, готовятся к смерти и в то же время молятся об избавлении от внезапной смерти, считая для себя благом иметь возможность подготовиться к смертному исходу, который считается духовно значимым этапом жизни человека. Окруженный христианской заботой, умирающий в последние дни земного бытия способен пережить благодатное изменение, связанное с новым осмыслением пройденного пути и покаянным предстоянием перед вечностью. Этого лишается как самоубийца, так и человек, подвергнутый эвтаназии.
Вопрос об эвтаназии несет в себе целый ряд дополнительных моральных коллизий, которые тесным образом связаны с проблематикой спора о традиционных и либеральных ценностях. Речь идет, в частности, о функциях и роли врача. Согласно религиозному представлению, закрепленному многовековой традицией, задачей врача является лечение болезней и сохранение жизни больного, а отнюдь не пресечение жизни. Клятва Гиппократа гласит: «Я не дам лекарство, несущее смерть, даже если меня будут просить». Врач, оказавший содействие в умерщвлении больного, даже если это произошло с согласия или по просьбе последнего, принимает на себя функции палача. Ужасающим примером подобного рода является американец Джек Кеворкян, получивший прозвище «доктор Смерть»: будучи активистом борьбы за эвтаназию, он «помог» избавиться от жизни 130 пациентам. На суде он доказывал, что делал это исключительно из гуманных соображений, дабы облегчить страдания неизлечимо больных. Другим серийным убийцей в медицинском халате стал англичанин Гарольд Шипман, повесившийся в тюремной камере в январе 2004 года: следствие инкриминировало ему убийство 352 пациентов, которых он умерщвлял на протяжении многих лет своей врачебной практики. Правда, по версии обвинения, Шипман был маньяком, и его действия не были мотивированы гуманными соображениями. Однако если врачи получат официальную «лицензию на убийство», что сможет оградить пациентов от новых шипманов и обезопасить самих врачей от появления в их среде серийных убийц?
Еще одна моральная коллизия, косвенно связанная с эвтаназией, касается постепенного изменения соотношения между молодежью и людьми пожилого возраста в западных странах. В 2002 году в ООН был подготовлен доклад, согласно которому процесс старения населения в современном мире не имеет аналогов в истории человечества. Увеличение пропорции пожилых людей (в возрасте от 60 лет и старше) сопровождается снижением пропорции молодых людей (в возрасте до 15 лет). К 2050 году число пожилых людей в мире впервые в истории человечества превысит число молодых. С наибольшей скоростью процесс старения населения происходит в развитых странах Запада, где он обусловлен как стремительным снижением уровня рождаемости, так и увеличением продолжительности жизни за счет улучшения качества медицинского обслуживания и ряда других факторов. Но известно, что чем выше будет средний возраст населения той или иной страны, тем более тяжелое финансовое бремя ляжет на плечи каждого молодого человека в этой стране, ибо ему придется платить все более высокие налоги на содержание все увеличивающейся армии стариков. В этой ситуации эвтаназия может оказаться особенно востребованной в качестве легкого способа избавления от необходимости тратить средства на содержание пожилых людей. Последним будут все чаще напоминать об их «праве на смерть» и о возможности «уйти с достоинством». Заключение. Благословение или проклятие?
Иногда кажется, что мы живем в перевернутом мире. В мире, где шкала ценностей опрокинута, где добро названо злом, и зло добром, жизнь смертью, и смерть жизнью. Ценности, основанные на религиозном нравственном идеале, по-прежнему остающиеся традиционными для большинства людей на земном шаре, подвергаются систематическому поруганию, а новые моральные нормы, не укорененные в традиции и противоречащие самому человеческому естеству, внедряются в массы. У миллионов нерожденных младенцев отнимают жизнь, а старикам и неизлечимо больным предлагают «право на смерть». Идеалы семьи, брака, супружеской верности, чадородия осмеиваются и оплевываются, а сексуальные извращения и «свободная любовь» активно пропагандируются и поощряются. Чума воинствующего безбожия и либерализма поразила миллионы людей на Западе: у одних она отняла жизнь, другим не дала возможность родиться, третьим предоставила право «уйти с достоинством». Но гуманисты-атеисты лишь удовлетворенно потирают руки, заявляя о том, что проблема роста населения в развитых странах Европы и Северной Америки успешно решена. Они предпочитают не замечать того, что всеобщая переоценка ценностей уже ввергла западную цивилизацию в демографическую пропасть, а теперь грозит еще и глобальным межцивилизационным конфликтом в том случае, если эпидемия либерализма охватит и другие регионы мира.
Сегодня каждый верующий человек на Западе должен задуматься о своем будущем и о будущем своего потомства, своей страны, своей цивилизации. Религиозным людям необходимо осознать особую ответственность, которая на них возложена, и вступить в диалог с секулярным мировоззрением, если же диалог с ним невозможен – то в открытое противостояние ему. Верующие должны напомнить западной цивилизации о том мировоззренческом выборе, от которого напрямую зависит, быть ей или не быть. Суть этого выбора невозможно выразить точнее, чем это сделал Моисей, обращаясь к народу израильскому: «Вот, я сегодня предложил тебе жизнь и добро, смерть и зло. Если будешь слушать заповеди Господа Бога твоего… то будешь жить и размножишься, и благословит тебя Господь Бог твой… Если же отвратится сердце твое, и не будешь слушать, и заблудишь… то я возвещаю вам сегодня, что вы погибнете и не пробудете долго на земле… Во свидетели перед вами призываю сегодня небо и землю: жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь, чтобы жил ты и потомство твое…»Митр. Иларион (Алфеев) (статью полностью см. на сайте митр. Илариона)
http://moole.ru/blog/pravoslav/news/461338-blagoslovenie-ili-prokljatie.html
Комментариев нет:
Отправить комментарий