О русском отношении к деньгам и будущей русской цивилизации
Россия никогда не славилась богатством,
у нас служили по должности,
из чести, из куска хлеба, не более!
Честь, честь должна быть главною наградою.
Н.М. Карамзин
Трехвековая социально-экономическая отсталость России от так называемых развитых, вернее
было бы сказать — стареющих, стран происходит от того, что мы, несмотря на свою тысячелетнюю историю, продолжаем оставаться
протоцивилизацией. Мы до сих пор не обрели своего собственного цивилизационного кода, а принимаем чужие формы (византизм,
азиатчину, западничество), приспосабливая их, более или менее удачно, к своим надобностям.
В первую очередь это касается нашего отношения к деньгам — универсальному языку западной
цивилизации. На Западе деньги — это не просто средство обмена и накопления. Деньги определяют степень социальной реализованности
личности, они — мерило успеха, посредством денег осуществляется цензура и формируется общественное мнение, деньги создают
политиков, деньги, творящие себя в виде кредита, принимаются верой как Perpetum mobile, чаша Грааля мирового капитала, деньги в образе
долгов привязывают колонии к метрополиям, образуя глобальную западную империю. Западный человек — по преимуществу в его
англосаксонской инкарнации — деньги уважает, а главное понимает, сознание его насквозь монетезировано.
Человек русский — не в смысле этническом, а в таком, в котором и немец, и еврей и татарин могут
быть русскими, то есть русский как ответ на вопрос «какой?» — вожделеет денег и одновременно презирает их. Он жаждет
воли и острых ощущений, которые способны доставить деньги, но брезгует ими как таковыми. «У меня деньги — аксессуар, —
говорит у Достоевского Дмитрий Карамазов, — жар души, обстановка». Оттого русский человек обращается с деньгами как со
сладким грехом, как с притягательной низостью, как с блудодейством. Если он не понуждаем безвыходностью или идеализмом, он
не станет зарабатывать деньги. Он будет их «грести лопатой», «стричь», «наваривается», «пилить»,
«откатывать», одним словом — «воровать». У нас денег «куры не клюют», мы «не знаем им счета», «пускаем
на ветер», а порой норовим и в огонь швырнуть. Вспомним соответствующие сюжеты в «Идиоте» Достоевского или в фильме
«Мой ласковый и нежный зверь».
Не удивительно, что при таком отношении к деньгам борьба с коррупцией в России будет и далее
вестись столь же яростно и безуспешно как ведется от начала товарно-денежных отношений в нашей стране. И на вопросы «Кто
виноват?» и «Что делать?» ответы типично русские: «никто» и «ничего». Или, что впрочем то же самое: «каждый
перед всеми и за всех виноват». Проблема решится сама собой, когда возникнет собственно российская цивилизация, и деньги
займут надлежащее им место, перестав быть идолом, старыми мехами для нового вина.
Неблагодарное это дело — расписывать будущее дерево, глядя на семя, из которого оно должно
произрасти, особенно, если дерево диковинное, доселе невиданное. Также едва ли возможно судить о будущей цивилизации по ее
предтече. Тем не менее, две особые черты русской культуры выступают столь явственно на фоне известных истории культурных
форм, что в этих чертах можно уже теперь предугадать лик будущего русского мира.
Русский человек превыше всего остального ценит сильные переживания, ищет глубоких впечатлений.
Он всю свою жизнь готов ждать мгновения, которое доставит ему некое особое, несводимое к словам, непостижимое рассудком впечатление.
Он ждет одного большого впечатления, живет ради него, или слагает его из впечатлений малых, повседневных, и ему не важно
даже, какими будут последствия пережитого — спасительными или губительными. Да будет позволено еще раз обратиться к Достоевскому:
«Впечатления же эти, — пишет Федор Михайлович о русском созерцателе из народа,— ему дороги, и он наверно их копит, неприметно
и даже не сознавая, — для чего и зачем, конечно, тоже не знает: может, вдруг, накопив впечатлений за многие годы, бросит всё
и уйдет в Иерусалим, скитаться и спасаться, а может, и село родное вдруг спалит, а может быть, случится и то, и другое вместе».
До сих пор эта иррациональность рассматривалась как досадный признак неразвитости, отсталости,
побочным эффектом которых является извечное пьянство, бесшабашность, правовой нигилизм, стремление жить по понятиям, а не
по закону. Но что, если русская впечатлительность, глубинная эмоциональность есть корень будущего цивилизационного кода,
универсального языка, который соединит людей поверх барьеров, воздвигаемых ratio? История знает цивилизации, основанные на
служении потустороннему (Египет), осущесвившая идеал природной гармонии и закона (греко-римская культура), цивилизация,
развоплощающая мир (Индия), мессианские цивилизации (иудео-христианская, исламская), цивилизация рационализирующая бытие
(Запад). Русская цивилизация, должно быть, сделает своим фундаментом глубинное чувство и сверхрациональное переживание жизни.
Отсюда рукой подать до осуществления извечной русской утопии — объединить весь мир в некоем
братстве. Печальный парадокс утопии, однако, состоит в том, что русское сознание предъявляет столь высокие требования к человеку
и человечеству, что когда те не удовлетворяют им — а они никогда им не удовлетворяют — мы с презрением начинаем топтать этого
самого человека как недостойного, пользовать его как даровой материал для построения великого будущего. А между тем, в порыве
чувства (пусть даже и хмельного чувства) вопреки всему многовековому отрицательному опыту, мало кто из русских может противостать
убежденности, что никаких иностранцев и инородцев на самом деле не бывает, а все люди — братья. И нужна самая малость, чтобы
осознать, прочувствовать это и тогда наступит… Царствие Божие, Соборность, Коммунизм, Новое Мышление, Евразийство, Pax Russica!
Какие там еще деньги? Это все так — пыль одна. Есть — греби, нет — да и шут с ними!
Цивилизация наша в будущем. Может, в недалеком будущем. А пока… прислушаемся к мудрому Карамзину
и поймем, почему в России так плохо приживаются «протестантская этика и дух капитализма», а заодно и либеральная демократия.
В России служат не за деньги, а из страха и чести, и лишь та власть может запрячь и погнать русскую тройку — русские же,
как верно подметил Бисмарк, медленно запрягают, но быстро едут — которая возвышается над громадой российского общества и,
следовательно, способна внушать страх и оказывать честь.
http://zavtra.ru/content/view/ego-velichestvo-rubl/
Комментариев нет:
Отправить комментарий